Сухарев Ю.М. Путь Петра Мамина

             Мы тяготеем к упрощённому, плоскостному представлению об исторических событиях. Но есть биографии, не укладывающиеся в такие двухмерные схемы.

Петр Дмитриевич Мамин родился в 1868 г в семье священнослужителя [5]. Анализируя адрес-календари Пермской епархии за 1877 и 1882 гг можно сделать вывод, что отец его — Мамин Дмитрий Алексеевич, окончивший  курс Пермской духовной семинарии по 2-му разряду в 1866 г, был в этот период настоятелем Флоро-Лавровской церкви Клевакинского села Екатеринбургского уезда (ныне – Режевского района).[1;61]

Храм этот был весьма скромным по размерам, однопрестольным, но каменным. Освящён в 1875 г [59]. Причта  два человека — иерей и псаломщик. Казённого жалования не полагалось, а от прихода – 191 рубль в год, да, взамен пахотной земли, руга по 30 копеек с ревизской души. Плюс 2 десятины под усадьбу и 4 десятины сенокосных угодий. Не богато, то есть примерно так, как  в большинстве сельских приходов.

Дети духовенства в XIX веке не мучили себя вопросом «Куда пойти учиться?». Принадлежность к сословию однозначно определяла их путь. Видимо в 1879 г Петр Мамин поступает в Екатеринбургское духовное училище. Во всяком случае, в списке учеников этого  заведения, составленном на основании годичных испытаний за 1881/1882 учебный год, его фамилия присутствует среди третьеклассников-неудачников. То есть, оставленных «в том же классе на повторительный курс по малоуспешности».

Однако, это не следует воспринимать как характеристику интеллекта Петра Мамина. Очень жёсткими были требования к ученикам. Из 33-х его одноклассников лишь 9 были переведены в 4-й класс безусловно, 7 были направлены на переэкзаменовку, 11 – оставлены на второй год, а 6 человек уволены из училища «по малоуспешности».[60]

Хронология его ученичества говорит, что и в последнем, четвертом, классе ЕДУ Петр Мамин грыз гранит науки дольше нормативного срока. Во второй класс Пермской духовной семинарии он переведён только в 1886 г.[6]

 Однако обучение в ПДС он прошёл «ровненько»,  если не считать переэкзаменовок в 3-м и 5-м классах. В 1891 г Петр Мамин заканчивает семинарию по 2-му разряду, удостоившись звания студента.[7; 9;10;12;13]

 27 Января 1892 г бывший семинарист назначается священником в Костинское село Ирбитского уезда [14]. Каникулы между выпуском и рукоположением были необходимы для устройства семьи, ведь белое духовенство по уставу церкви должно быть женатым и венчанным.

Большая трехпрестольная Екатерининская церковь этого села, ныне относящегося к Алапаевскому району, в советское время использовалась, как дворец культуры [59]. В 1891 г приход  храма составлял около 2 000  человек. К нему же относились 6 окрестных деревень. Причт был двухштатный, однако низкие церковные доходы ограничивали численность клира. Так, по состоянию на 1882 г, «место 2-го священника по неимению средств не замещено» [61]. Не много давало общество церкви и земли – пахотной 29 десятин, сенокосной 31 дес. Например, в с. Покровском этого же уезда, при годовом жаловании 324руб. (в Костинском – 204 руб.), пахотной земли церковникам было отведено (в том же 1882 г) 120 десятин.

Это минус. Но Петру Мамину 24 года. Он иерей. Выходит на церковный амвон и говорит проповедь. И уважаемые сельчане, и подростки внимают ей. Старики на улице снимают шапку и подходят за благословением.

Рядом – молодая жена. Отец Петр —  гренадёрского роста, здоровенный мужик. Впереди – вся жизнь.

Службу Петр Мамин нёс, судя по всему, исправно. В 1896 г, по представлению благочинного, Епископом Екатеринбургским и Ирбитским Владимиром он был награждён набедренником. [17]

Так бы и жил иерей Мамин: от набедренника к скуфье, от скуфьи к золотому наперсному кресту. Со временем стал бы и настоятелем храма, а то и благочинным.

Но русская широкая душа его требовала простора, а не сельской размеренности. Как отдушина – увлечение голубями. Он часами глядел на них, взмывающих ввысь, парящих и крутящихся, словно от счастья, в небе.

Когда отец Петр прочитал в епархиальной газете объявление об открытии  на севере Верхотурского уезда походного причта, то понял – это его шанс, его выход в пространство.

«Екатеринбургская Духовная Консистория, согласно постановлению Епархиального Начальства от 11/18 Марта с. г. (1897 г – Ю.С.) сим объявляет к сведению духовенства епархии, что открываемый в северной части Верхотурского уезда походный причт будет иметь место своего жительства временно, пока не окажется более удобного места жительства, в Турьинских рудниках, что причт этот должен считаться исходящим причтом для совершения богослужений и для исправления треб в северной части Верхотурского уезда и что лица, желающие поступить в состав причта сего, должны теперь же заявить о сем Епархиальному Начальству». [18]

Вот как будет описана предыстория походной церкви в 1915 г.  «Лет 20 тому назад Благочинный 5 округа, Верхотурского уезда донес Епархиальному Начальству о крайней необходимости для округа, занимающего пространство в 30 тыс. квадратных верст, иметь разъездной, походный причт, который бы помогал местному духовенству духовно окормлять разбросанное по рудникам и приискам население края.

В донесении указывалось, что рабочие приисков, живя вдали от храмов Божиих, лишены возможности удовлетворять религиозные потребности, остаются без пастырского надзора, по целым годам не слышат слова Божия.

Указывалось также и на то, что приходские храмы в округе отстоят друг от друга на 50 и болеѳ верст, а потому в  случае болезни священника или временного отсутствия его из прихода, командировать туда входящих священников весьма затруднительно, тем более, что большинство приходов—одноштатные.

Епархиальное начальство, идя на встречу назревшей потребности, возбудило ходатайство пред Св. Синодом об открытии походного штата на севере Верхотурского края. Ходатайство это увенчалось успехом.

На содержание походного штата из священника и псаломщика были отпущены средства—1600 руб., местный комитет Православного Миссионерского общества соорудил походный храм, который и передал в распоряжение походного причта с тем, чтобы причт, совершая разъезды по северу Верхотурского уезда, не оставлял без своего попечения тот десяток вогульских  юрт, какой еще сохранился на Лозьве».[49]

К этому можно добавить то, что и штат и жалование были определены Указом Его Императорского Величества, Самодержца Всероссийского от февраля 25 дня 1897 г за № 956.[18]

Северные просторы, золотые прииски, кочевые вогулы – эти словосочетания сливались в сознании молодого священника в один влекущий к себе образ. Да и государственное жалование (священнику 1200 руб., псаломщику 400 руб.) по меркам сельского духовенства было огромным. Кроме того, посещение вогульских юрт – за отдельное вознаграждение от Миссионерского общества. Плюс доходы от треб, которых на приисках может быть много.

Рука тянется к перу, перо – к бумаге, строчки складываются в прошение. И вот 5 июня 1897 г «священник ц. с. Костинского Ирб. у. Петр Мамин определен священником к походной ц. в Северной части Верх, у., согласно прошению». [19]

Неизвестно, были ли у него конкуренты, но лучшей кандидатуры для миссии трудно было придумать. Молод, образован, здоров, имеет духовный опыт. Физические данные не маловажны. «Здесь, по словам местного о. благочинного, священник едет верхом на лошади, идет пешком по топким болотам, гарникам и трущобам и нередко плывет по воде в лодке — «душегубке». Часто на пути следования в деревню Лачу едущему или идущему приходится — и настилать мосты и устраивать плоты для переправы через речки, приходится в одиночку прокладывать летний путь по лесной тропе, называемой дорогой… разве медведь проследит еще этот лесной путь!». [22]

 А вот и объект катихизатции.  «Никито-Ивдельское село Верхотурского уезда представляло из себя последний пункт жительства цивилизованных людей. Далее, на необъятных пространствах к северу идут земли, по которым кочуют вогулы. Оторванные от оседлого населения, проводящие большую часть своей жизни среди девственных северных лесов в охоте за пушным зверем, лишенные всякого просветительного воздействия и влияния культуры, кочующие вогулы представляют из себя полудикое племя, состоящее из нескольких десятков семей. Но при своем полудиком состоянии все вогулы, кочующие в северных окраинах Верхотурского уезда, — христиане, хотя по словам походного священника «среди вогул еще заметны остатки язычества».

Первое пастырское посещение кочующихъ вогул  было предпринято походным иереем  о. Петром Маминым совместно с Никито-Ивдельским священником Александром Сильвестровым в конце декабря 1897 года. Вот как описывала это епархиальная газета. «При священниках безотлучно находился и толмач. Район поездки двух пастырей обнимал собою пространство свыше 600 верст. Езда, конечно, была совершена на оленях. По пути следования пастыри останавливались в вогульских юртах, совершали там молебны и другие богослужения, при которых вогулы, присутствуя, молились с особым усердием и младенчески чистою верою, ставя пред образами дорогие свечи (от 3 до 5 р.) и выражая усердие к молитве своим безискуствѳнным, но задушевным пением.

«У них, пишет в своем отчете о. Мамин, поистине от избытка сердца уста говорят: напр., когда мы служили молебны в юртах вогул Лозьвинских, то вся семья молилась на коленях и старшие из семьи пели (разумеется, по вогульски) и до того увлекались этим, что по окончании молебна продолжали петь еще несколько минут; потом приложились к Кресту и подошли под благословение священника. После же всего этого радовались, как дети».

Правда, пастыри в своих отчетах замечают, не без сожаления, что трудно заставать дома мужчин-вогул, которые почти весь год безвыходно живут в своих родных лесах, переходя с одного места на другое в погоне за зверем и дичью, что более двух посещений едва ли удобно и возможно будет совершить в году. Но Комитет ( Миссионерский – Ю.С.) надеется, что с устройством походного храма и для этих полупросвещенных обитателей севера явится возможность хотя однажды или дважды в год выслушать Божественную литургию. И кто знает, пройдет, быть может, еще немного времени, — и среди кочующих вогул воздвигнется постоянный храм к прославлению имени Божия».

Из сметы расходов Миссионерского Комитета за 1897 г следует, что  «выдано священнику походного причта Мамину на совершение поездки по кочующим вогулам 100 р.».

 В марте 1898 года походный храм, состоящий из собственно иконостаса, престола и жертвенника, был устроен и сдан  походному священнику. Освящён он был в честь иконы Божьей Матери Казанской.  [22]

Походная церковь не имела наружной оболочки. Её нужно было устанавливать в каком- то пристойном помещении. Миссионерский Комитет, заказывая храм, отнесся к делу формально – конструкция оказалась тяжёлой, около 20 пудов. Конечно, это ограничило  её использование, что мы и увидим в дальнейшем.

Изготовление иконостаса и других богослужебных предметов обошлось в 455 руб. 24 коп., и Комитет обратился к Съезду депутатов от духовенства для возвращения этих денег, так как средства были потрачены из сумм, собранных на содержание епархиального миссионера. Съезд проходил 17 августа 1898 г.

При обсуждении вопроса выяснилось, что у Петра Мамина уже появились оппоненты.Благочинный 3-го округа Верхотурского уезда протоиерей Порфирий Славнин заявил, что походный храм, находясь не на том Северном бедном крае, где предполагался, а на богатых Нижне-Туринских золотых приисках, несомненно, имеет значительный доход и может своими средствами покрыть произведенный расход. Постановили: передать это дело на рассмотрение в избранную Комиссию.[23]

Петр Мамин отвечает на выпад широким жестом. При повторном обсуждении темы один из о.о. депутатов заявил, что священник походной церкви о. П. Мамин лично высказал ему, что походная церковь имеет полную возможность сама покрыть сей расход и что деньги 455 р. 24 к. будут полностью уплачены куда следует к 1 января будущего 1899 года. Постановили: заявление о. депутата принять к сведению и денег 455 р. 24 к. к своему источнику не возвращать. [24]

Отчет Екатеринбургского Комитета Миссионерского общества за 1898 г говорит, что о. Петр не забывал и бедный Север. «Священник Мамин посетил в отчетном году 16 юрт и 4 деревни оседлых вогул. Во всех юртах по обычаю он служил молебны в присутствии всех обитателей юрт. При этих посещениях о. Мамин совершил три крещения над малолетними вогулами. Намерения же своего — совершать среди вогул богослужение в походном храме — о. Петру не удалось выполнить, так как при тесноте вогульских юрт ни в одной из них не представляется возможности к постановке Св. Престола и иконостаса. Да если бы и нашлась такая юрта, то пришлось бы выбрать из неё «нары» или «полати», заменяющие у вогул нашу мебель и постели. Но такую существенную ломку внутреннего убранства своего убогого жилища ни один вогул произвести не дозволит. Нельзя также в этом случае обходить молчанием известную «грязь» в юртах и сильный холод местного края».

Также священник сообщал Комитету « о низком умственном развитии посещаемых инородцев, их религиозном невежестве», а также о сильно распространяющимся среди вогул пороке пьянства. Указан и социальный источник порока – русские торговцы пушным товаром, «которые намеренно подпаивают инородцев, надеясь этим путем выгоднее добыть от добродушных полудикарей нужный товар».

Выход из этого – церковно-миссионерская школа, устроенная среди юрт. «О. Петр Мамин прилагал особые старания и заботы об устройстве в этой глухой местности особой часовни, где бы можно было в одно время совершать богослужения и литургию, а в другое — заняться обучением вогульских детей русской грамоте.

Старания о. Мамина в этом направлении увенчались, по-видимому, успехом: он нашел одного благочестивого жертвователя, дающего довольную сумму денег на устройство часовни и людей, могущих выстроить ее.  Комитет, вполне сочувствуя этому благому начинанию и возбудив ходатайство пред подлежащими учреждѳниями о выдаче плана на часовню, бесплатном

отпуске леса и разрешении постройки часовни, надеется, что в следующем 1899 году часовня будет выстроена».

  Смета  Комитета за 1898 г показывает и расходы на проезд причта походного храма в с. Никито-Ивдельское из Турьинских рудников – 100 руб.[25]

Видимо, о. Мамин погорячился относительно возможностей благодетеля, либо тот сам «отскочил». Годичное собрание членов Православного Миссионерского Общества при утверждении сметы 1899 г вынуждено было учесть «экстренные расходы по постройке часовни среди кочующих вогул Верхот. уезда 300 р., и на разъезды походному священнику к кочующим вогулам 200 рублей». [26]

            Отчет Комитета за 1899 г свидетельствует: «Священником походной церкви П. Маминым в отчетном году сделано много поездок по юртам и деревням ясачных вогул с целью отыскать подходящее и центральное место для возведения постройки разрешенной Епархиальной властью часовни. Местом для постройки избран им правый берег реки Лозьвы близь прииска «Владимирского»  г. Шошина.

Постройка часовни, благодаря пожертвованию одного частного благотворителя, с помощью от самого священника Мамина, и бесплатному отпуску леса из казенной дачи, вчерне окончена. Сруб для часовни вышел 12 арш. длины и 7 арш. ширины, заканчивающиеся вверху фонарем для помещения колокола».

Как видим, отец Петр и сам стал заметным жертвователем на постройку часовни. Жадным он точно не был…

Между тем, Комитет заметно урезал расходы 1899 г по походной церкви против сметных.

 «Священнику походного храма II. Мамину на расходы по поездке к кочующим вогулам  —  180 р. — к.  Ему же выслано на постройку часовни среди кочующих вогул 100 р. — к.». [30]

Казалось бы, ничего не предвещало опалы. Часовня вчерне построена. Кроме строительной, богослужебной и просветительской деятельности, о. Петр – член Богословского отделения Епархиального Училищного Совета.

Но 10 января 1900 г священник Казанско-Богородицкой Походной церкви в Верхотурском уезде Петр Мамин перемещен к церкви с. Шмаковского, Ирбитского уезда [27].

Причины не указаны. Возможно, кто-то из коллег «ревновал» отца Петра к богатым Нижне-Туринским приискам, о чём было сказано выше, и нашептал нечто владыке на ушко. Позднее Миссионерский Комитет сообщал, что Мамин был переведён « в декабре того же 1899 года». Вероятно, его вызвали в далёкий Екатеринбург в декабре, и по  результатам разбирательства перевели на другой приход, оформив перемещение уже январем 1900 г.

Храм Рождества Пресвятой Богородицы с. Шмаковского выделялся, может быть, лишь древностью – заложен в 1788 г [59]. В то время он был однопрестольный (второй престол освящён в 1902 г), причт одноштатный, прихожан чуть больше 1000 человек, доходы – типичные для подобных сёл.

 Едва осмотрелся и устроился о. Пётр, едва объехал деревни прихода (их было три – дд. Буланова, Боярская, Молокова), — вызывают в епархию.  8 ноября того же 1900 г священник церкви села Шмаковского  Мамин перемещён (точнее — возвращён) к Походной церкви [31]. Должность походного священника всё это время оставалась вакантной – достраивать часовню в северной таёжной тайге желающих священников не оказалось.

Из-за этого кульбита 1900 г оказался потерянным для дела христианизации манси.

«Священником походной церкви Петром Маминым в минувшем году пастырских поездок к кочующим вогулам совершено не было, так как к месту своего назначения он мог явиться только 10 минувшего декабря.

В 1899 году на севере Екатеринбургской епархии на берегу реки Лозьвы Миссионерским Комитетом предпринята постройка часовни, которая должна служить религиозным центром для кочующих вогул, но вследствие того, что заведывавший постройкой священник походной церкви Петр Мамин в декабре того же 1899 года был переведен в село Шмаковское Ирбитскаго уезда и заведывание постройкою больше поручить было некому, постройка эта до сих пор, остается незаконченною», сообщали Екатеринбургские епархиальные ведомости. [33]

В этот раз Мамин поселился в вогульской деревни Лача, где уже была церковь и миссионерская школа. Место пребывания было назначено «идя на встречу просьбе священника П.Мамина и манси села», как сказано в источнике. За походным причтом закреплялись деревни Митяева, Горная, Ария, Ивашкова, Екатерининки, поселения кочевников, а также лозьвинских манси, которые относились к приходу Сыртыньинского села, Березовского уезда, Тобольской епархии. [58]

С сентября 1901 г  священник походной церкви П. Мамин назначается  и заведующим вогульскими школами грамоты в деревнях Лача и Митяева. Обе школы находились в ужасном состоянии. В Митяевой школа занимала дряхлую и сырую нежилую избу, не имеющую даже постоянной печи. Железная печь поддерживала температуру крайне не равномерно, а маленькие окна слабо пропускали свет. Ремонтировать эти избы было бесполезно из-за их ветхости. Было решено в Лаче построить новое здание, а в Митяевой перенести школу в часовню, перестроив последнюю.

В обеих школах в 1901 г обучалось по 12 детей оседлых манси. Родители  учебное заведение не чтили. « Жители вогулы относятся к школе несочувственно, а к учителям—враждебно; так что положение учителей в той местности крайне затруднительно», писала епархиальная газета двумя годами раньше. [30]

Но увидев заботу об их детях, отношение аборигенов к школе изменилось. «То

обстоятельство, пишет о. Петр Мамин, что даны деньги на постройку зданий для школ и посланы люди, чтобы для их собственных детей были устроены школьные помещения в наилучшем виде, ошеломило, как говорится, головы отцов и матерей и подавило в их душах неприязненное отношение к школьному делу вообще. Результатом чего было то, что те же вогулы, которые назад тому 5 лет просили за перевозку бревна (две версты) для школы 1 рубль, благодаря чему одна вывозка леса стоила около 300 р., теперь привезли то же количество дерев без всякой платы за труд, да кроме того помогли своим трудом при наброске земли между полами и на потолок и проконопатили здание». [39]

Новая школа получилась  «весьма удобной, просторной, светлой и теплой».  И в деревне Митяевой, стараниями Петра Мамина, «помещение в настоящее время достаточное, теплое и удобное». «Совокупные заботы о школе Миссионерского Комитета, Учебного Начальства и заведывающего», пишет о. Уездный Наблюдатель за школами в своем отчете, «дали добрый толчок для местного народа. В малой деревне Митяевой собрано пожертвований свыше 70 руб. на благоукрашение часовни иконами и хоругвями. Доброе дело дало хорошие плоды».[39]

14 Февраля 1903 г за труды по постройке здания для Лачинской школы священнику походной церкви  Верхотурского уезда  Петру Мамину преподано Архипастырское благословение с выдачею свидетельства [38]

Посещались и юрты. В 1901г о. Мамин, совместно со священником Никито-Ивдельской церкви Николаем Хлыновым, отправившись  в начале декабря к кочевьям вогул, расположенным по притокам реки Лозьвы: Тошемке и Вижаю,  побывали в большей части юрт на севере Екатеринбургской епархии. Как следовало из их отчёта, при посещении вогул священники совершали для них богослужения в походной церкви. Это вызывает сомнения, так как и до этого сам Мамин, и после этого о. Аркадий Гаряев в 1910 г, утверждали, что церковь «весом 20 пудов и на оленях возить ее невозможно» [47]. Возможно, отцы брали в поездку только престол, без иконостаса – самого тяжёлого из всего имущества храма по весу.

 Батюшки научали кочевых манси основным истинам Христовой веры и простым молитвам. При этом вогулы исполняли  христианский долг исповеди и св. причастия. Всего было у исповеди 21 человек.[35].

На разъезды походного и Никито-Ивдельского причта в 1901 г Миссионерский Комитет ассигновал  250 рублей. [36]

Епархиальные ведомости сообщали: «Поездки эти сопряжены с большими затруднениями, вследствие отсутствия каких бы то ни было дорог, кроме незначительных тропинок, иногда едва, едва заметных, а также и суровости климата. Поездки эти приурочиваются о.о. миссионерами преимущественно к зимнему времени, к декабрю, когда есть большая вероятность застать на месте кочевого вогула, в остальное время года проводящего время среди девственных северных лесов в охоте за пушным зверем или около рек и озер, где имеются пастбища для оленей. Летние поездки возможны только в лодках и небезопасны по быстроте рек и присутствию в них мелей и порогов.

Кочующие вогулы, живя отдельными семьями, располагают свои юрты на далекое, иногда на несколько десятков верст, расстояние одна от другой. Разбросанность и отдаленность поселений с своей стороны составляет не малое затруднение в посещении их. Будучи просвещены  Святым Крещением и считаясь православными христианами, кочевые вогулы и остяки (до 70 душ), лишенные всякого просветительного воздействия и влияния культуры, в религиозно-нравственном отношении стоят на самой низкой ступени и во многом остаются и доселе язычниками».[39]

В 1902 г Мамин и Хлынов повторили поездку по прошлогоднему маршруту, который составил 500 вёрст пути и занял 5 дней. 7-го декабря была посещена одна ближайшая юрта, отстоящая в 25 верстах от села Никито-Ивдельскаго. После обычного приветствия священники пригласили хозяев помолиться Богу. Последние купили несколько восковых свеч и затеплили их пред Святыми иконами.

Один из священников облачился в епитрахиль и ризу. После молебенного пения путникам был предложен чай. За приготовлением этого скромного угощения обнаружилась во всей наготе нечистоплотность обстановки незатейливого домашнего хозяйства юрт. «Самовар и глиняная чайная посуда не чищены. Только в двух юртах из всех обитателей северных народов, Верхотурского уезда, имеются годные самовары. В прочих юртах чай заваривают в котел по большей части из красной меди, в котором кипятят воду для чая. Слои грязи на самоваре с накипью внутри его, непромываемая чайная посуда, при затхлом спертом воздухе в юрте, лишают непривычного посетителя почти всякого аппетита в принятии, хотя и радушного, угощения хозяев.

Осведомленные об этом путники обыкновенно пользуются своими запасами съестного. Когда на просьбу священника хозяйка юрт не могла лучше смыть грязь с чайной посуды (за неимением полотенца), то таковое одним из них  было предложено в постоянное (безвозмездное) пользование».

После отслужили вечерню, при этом один миссионер  священнодействовал, а другой выполнял обязанности псаломщика. После вечерни были исповеданы знающие русскую речь каждый в отдельности, а не знающие — общей исповедью с чтением разрешительной молитвы особо каждому и за обедницей удостоились приобщиться Святых (Запасных) Даров, после чего слушали благодарственный молитвы по принятии Св. Тайн.[39]

Оказалось, что вогулы, проживающие в пределах Екатеринбургской епархии,  были причислены к Тобольской губернии. Туда они должны были сдавать ясак. Инородцы просили миссионеров составить приговор о переводе их в Верхотурское ведомство. Для этого в конце 1902 г о. Петр Мамин предпринял ещё одну  поездку в пределы соседней епархии, в пункты сбора ясака, куда съезжались вогулы. Разрешение от Тобольской консистории  на это у него было. В эту поездку, протяжённостью 1000 верст, он посетил 40 юрт, из них 32 в пределах Тобольской епархии.

Цель поездки – Искорские юрты Тобольской губернии. По пути он посетил юрты Якубовского (овогулившегося русского), Першиных, Бахтиаровых, посёлок староверов Бурмантовых. Мамин заметил, что у тобольских манси язычество царит более прочно. Около юрт – идолы на жердях, одетые в человеческие одежды. Здесь же барабаны, с помощью которых собирают инородцев для языческих ритуальных плясок с кровавыми жертвоприношениями.

Враждебных проявлений к о. Петру не было, однако он заметил, что Богу вогулы молятся не искренне.

В Искорских юртах собралось до 100 человек вогул для сдачи ясака русским чиновникам. Ясак сдавался деньгами (в тот год – 9 руб. с души). После этого – суд по имеющимся жалобам, здесь же и наказание – розгами.

Затем следовал праздник, с закланием оленей, питьём их крови и поеданием мяса. Все это сопровождалось плясками и пьянством, до потери рассудка.

Отец Мамин в эту поездку составил приговор «о выключении Лозьвинских вогул из Ляксимвольского прихода». Во время поездки окрещено 3 младенца и отправлен чин христианского погребения над двумя умершими.

В 1902 г было закончено строительство часовни. «Постройка деревянной часовни на севере Верхотурского уезда, с надлежащего разрешения Епархиального Начальства, предпринята Комитетом в 1899 году. Место для часовни назначено в 100 верстах от села Никито-Ивдельского на правом берегу реки Лозьвы близ прииска Владимирского г. Шестова.

Это место избрано, по указанию священника Мамина, который был специально для сей цели посылаем на север Верхотурского уезда на средства Комитета. Постройка часовни была предположена в видах большого удобства при совершении богослужений для кочующих вогул. План часовни был составлен Епархиальным Архитектором и утвержден Строительным Отделением Пермского Губернского Правления. Материал для постройки – лес — был отпущен бесплатно от казны.

На постройку часовни по смете Комитета 1899 г. было ассигновано 200 р. и в 1902 г. на окончательную достройку доассигновано 60 р. и собрано пожертвований на этот предмет 150 руб., в том числе от священника Мамина 50 руб. Из этой суммы израсходовано на поездку свящ. Мамина 130 р. для приискания места под часовню и 200 р. уплачено подрядчику Бурмантову, обязавшемуся устроить часовню за 280 рублей.

 В ноябре месяце 1902 года по предложению Его Преосвященства, Преосвященнейшего Никанора, Епископа Екатеринбургского и Ирбитского на устройство при часовне помещения, где бы могли иметь пристанище миссионеры и походный причт во время поездок для служения при часовне — ассигновано 80 руб., в том числе 10 р. на доставку железной печи в часовню и 20 р. на устройство в пристройке кирпичной печи. По донесению священника Мамина часовня в марте месяце текущего 1903 года устроена».[39]

Источник сообщает, что часовня  представляла собой сруб 9 на 5 метров, покрытый двускатной крышей, увенчанной «четырехсторонней небольшой главкой с крестом».[58]

1902 г был, наверное, самым ярким в священнической жизни Мамина. Епископ Никанор, озаботился тем, что просвещение вогул происходит на не понятном для них русском языке, а богослужения – на старославянском, который и не каждый русский разумеет. Оказалось, что азбуки на вогульском языке не существует в природе.

26 июня 1902 года епископ предложил Миссионерскому Комитету « вопрос о благоплодности обучения грамоте вогул на их родном языке и необходимости составления азбуки на вогульском языке».

В августе месяце Комитет пригласил священника походной церкви Петра Мамина, как имеющего непосредственное общение с вогулами, и предложил ему подыскать грамотного, более или менее развитого и способного вогула, хорошо знающего русский язык. По прибытии священника Мамина и природного кочевого вогула Никиты Бахтиарова, в г. Екатеринбург была составлена комиссия, под председательством Его Преосвященства, из Управляющего Уральским Горным Училищем горного инженера П. И. Паутова, священника походной церкви Петра Мамина и кочующего вогула Никиты Бахтиарова. Комиссия эта, при непосредственном участии и руководстве епископа Никанора, начала свои занятия в конце октября 1902 г. и к 18 ноября того же года уже закончила труд, собираясь на заседания почти ежедневно.

Совместными трудами, «а главным образом —  самого Преосвященнейшего Архипастыря», была составлена азбука на вогульском языке с краткою грамматикою; переведены на вогульский язык несколько молитв («Господи помилуй», «Отче наш», «Спаси Господи») и составлен был словарь вогульских слов с переводом их на русский язык. Обработанный материал был отправлен в декабре месяце в Московскую Синодальную Типографию для отпечатания. Перевод же молитв, как заставляющий желать некоторых исправлений для большей точности, и словарь, заключающий в себе только 250 слов и требующий значительного восполнения (всех слов насчитывается до 1000), — переданы священнику Мамину для исправления и восполнения.

 Миссионерский Комитет признал работу, как «дело весьма великой важности, и неоценима перед церковью и обществом заслуга тех лиц, которые приняли на себя этот труд. Это, можно сказать, эпоха в деле просвещения вогульского народа». [39]

В выходных данных азбуки указан и ещё один соавтор – Владимир Аввакумович Федоровский. Это псаломщик походной церкви, выпускник духовного училища. На этой должности он находился в 1901 -1902 гг [34;37], сменив Дмитрия Иконникова (при походном храме с 1900 по 1901 гг). Биография Дмитрия примечательна тем, что он был ранее послушником Далматовского монастыря и проходил военную службу. [19;21;29;28]

 Первым псаломщиком походной церкви был Константин Цветухин. Он интересен тем, что имея за душой  два класса Камышловского духовного училища, сам учительствовал в северных миссионерских школах с 1894 по 1896 гг. При Казанско-Богородицкой походной церкви Константин  находился с 1897 по 1900 гг.  [11;15;16;20;28]

 А последним (в бытность Петра Мамина на должности походного священника), псаломщиком этого храма (начиная с 1902 г) являлся Сергей Николаевич Ежов, окончивший Екатеринбургскую школу псаломщиков. В 1904 г он был принят на военную службу. Позже служил на разных приходах Верхотурского уезда псаломщиком и дьяконом. В 1936 г, он, уже заштатный священник, приговорён к 7 годам лагерей [37;41;43;50;59]

Священники Хлынов и Мамин вынесли из миссионерской поездки 1902 г то впечатление, что « 1) при незнании вогульского языка трудно вести дело оглашения и научения инородцев истинам христианского вероучения и нравоучения, 2) составленные Екатеринбургским Епархиальным Комитетом молитвы на вогульском языке понятны вогулам и охотно ими заучиваются; 3) необходимо устроить для них школу-приют вблизи их мест обитаний». [39]

Бухгалтерия Миссионерского Комитета сохранила сведения о денежных выплатах походному причту в 1902 г. «Препровождено Благочинному 5 Верхотурского округа протоиерею Словцову для выдачи пособий на поездки священникам  Мамину и Хлынову по вогульским селениям 200 р.

 Выдано священнику Мамину на устройство часовни и пристроя к ней для совершения богослужений для вогул на севере Верхотурского уезда  210 р.

Выдано за труды по составлению  азбуки для вогул и в возмещение путевых расходов вызванных для сей цели священника Мамина и вогула Бахтиарова 126 р. 25 к.». [39]

В 1903 г о. Пётр стал практиковать летнее посещение кочевий. Вогулы, как оказалось, избрав себе местечко на реке, всё лето проводят на одном месте. В это время вода и лес в изобилии предоставляют им пищу. Не обременённые заботами о пропитании они более расположены к восприятию слова Божья, считал о. П. Мамин. «Солнышко, пригревая вогула, размягчает ему сердце и душу». Летние поездки на лодках по быстрым рекам опасны, но и зимние не легче.

Ещё одно препятствие – незнание миссионерами языка кочевников. В 1903 г азбука была уже отпечатана и служила пособием для  желающих изучить вогульский язык и послужить святому делу миссии среди них.

Другая проблема – в Верхотурском уезде не было объединяющего инородцев центра. В Тобольской епархии таковыми были пункты сбора ясака — место их общения, как между собою, так и с  их приходским священником.

В 1903 г  походным причтом были  совершены 4 поездки к кочевым вогулам: в январе, при чем были посещены до 20 юрт в пределах Тобольской епархии; летняя поездка на лодке (около 600 верст), в июне и июле; с командированным Комитетом для осмотра построенной часовни и для ознакомления с бытом вогул студентом 4 курса Казанской Духовной Академии      В.Т. Павловским в сентябре месяце; и 4 — я поездка по юртам в декабре. Посещены все юрты Екатеринбургской  епархии.  Во всех юртах служились молебны, в продолжение года совершено 5 крещений и одно отпетие. Как указал в годовом отчёте о. Петр Мамин, вогулы очень усердны к молитве, но очень плохо усвоили дух христианской религии, и поле деятельности среди них очень много требует труда.

Издержки Комитета  по выдаче путевого пособия при командировках к кочевым вогулам составили  365 р. [40]

Почему то посещение студентом-инспектором Верхотурского севера позднее подавалось, как анекдот. «Лет десять тому назад Комитет снаряжал экспедицию для розысков начатых построек (часовни – Ю.С.), но о судьбе этой экспедиции известно только то, что командированный для этой цели вместо поселка за Ивделем оказался в Казани в  Духовной Академии…». [49]

Часовня стала головной болью о. Петра. Как мотивировать вогул к её посещению? Хоть она и приближена к их кочевьям, но всё равно отстоит от них на десятки и сотни вёрст. Вогулы беспрекословно посещали Искорский пункт сбора ясака. Но переместить его из Тобольской губернии к новой часовне было не в его силах, а епархиальное начальство помогать ему в этом не пожелало.

Начальство и Миссионерский Комитет, горячо поддержавший вначале идею с часовней, переобулись на ходу. Вступивший на Екатеринбургскую кафедру в начале 1904 г епископ Владимир (Соколовский), предложил священнику походной церкви Петру Мамину озаботиться устройством среди кочевых вогул школы, которая бы «чрез детей постепенно вводила вогул в круг русской гражданственности и христианского религиозного просвещения».

Собственно, эту же мысль высказывал П. Мамин ранее. Первый раз — ещё в 1899 г, предлагая использовать возводимую часовню не только для богослужений, но и как миссионерскую школу.

Следует сказать, что епископ Владимир имел моральное право учить верхотурских миссионеров уму-разуму. Сам он, будучи членом Духовной миссии в Японии (1879 – 1886 гг), выучил японский язык и проповедовал на нём. А во время службы епископом Алеутским и Аляскинским (1887 – 1891 гг) ввез здесь практику богослужений на английском языке, присоединил к РПЦ общину униат.

Летом 1904 г Петр Мамин совершает  две поездки  к юртам «в целях расположения вогул к вопросу о школе и в видах уяснения, может ли быть открыта для них школа и где — в каком месте».

Сначала манси приняли предложение в штыки, ссылаясь на то, что школа отторгнет детей от той среды, где они выросли, и заставить их бросить тот образ жизни, который они ведут. Вогулы были также убеждены, что когда дети их станут грамотными, то их будут «брать в солдаты».

« После долгих и усиленных разъяснений в бесполезности и неосновательности их опасений и страхов и указаний на ту пользу, какую они получать от школы, некоторые из благоразумных вогул начали склоняться на убеждения и согласились отдать своих детей в школу, когда она оснуется, но при этом высказали пожелание, чтобы школа была поблизости к их кочевьям и чтобы детей не били. Всех детей у вогул 27, а школьного возраста 9».

Хотя походный священник и занимался школьной темой, епископ воспринял это по-своему. Миссионерский Комитет угодливо сообщал: «Священник Мамин, к сожалению, не с должным вниманием  и заботливостью отнесся к Архипастырскому предложению и, протянув дело почти год, ничего не сделал. Теперь это дело Комитетом поручено священнику церкви села Никито-Ивдельского о. Алексею Катогощину, ведению и пастырской попечительности которого поручены все кочевые вогулы, под руководством местного о. Благочинного Протоиерея Василия Словцова».

Как обычно бывает, немилость начальства выливается в усиленный поиск недостатков у опального подчиненного. Вот  и в Лачинской миссионерской школе, которой заведовал Мамин, оказалось что «по свидетельству о. Благочинного, страдает Закон Божий и арифметика и заметно отсутствие должной  школьной дисциплины».

Несмотря на сгустившиеся тучи над своей головой, о. Пётр не оставляет поездок в кочевья. В ноябре и декабре, совместно со священником Алексеем Катагощиным таковых было совершено две. Отмечается при этом появление у вогулов задатков христианского поведения – в последнюю поездку манси, в количестве 20 человек, говели перед причастием. Поутру священник П. Мамин приступил к общей исповеди через переводчика. Для этого дела был вызван вогул, знающий русский язык, и ему было велено передавать  по-вогульски то, что скажет священник Мамин.

По окончания исповеди и по прочтении разрешительной молитвы была совершена обедница и причащение  запасными дарами.

Во вторую поездку были посещены все юрты но р. р. Тошемке и Вижаю. В последней юрте были отслужены молебны и велись разговоры с вогулами, понимающими русский язык. Миссионеры во время посещения вогул испытывали большое неудобство в виду незнания ими вогульского разговорного языка. [42]

Это была последняя поездка Петра Мамина в кочевья в должности походного священника. К слову сказать, его приемники-миссионеры, таких таёжных вояжей не совершали, вплоть до 1910 г, когда был назначен другой подвижник – о. Аркадий Гаряев.

До этого же времени Миссионерский Комитет не вспоминал о часовне на берегу Лозьвы. А её положение оказалось плачевным, о чем сообщал о. А. Гаряев в 1910 г. «Бывшим походным священником Петром Маминым за счет Миссионерского Комитета лет 6 тому назад была отстроена часовня, но, не освященная своевременно и заброшенная, она теперь занята бездомным бродягою, когда то положившим основание поселку, стариком Никитой Бурмантовым, и обращена в притон пьянства для инородцев.

Начатое хорошее дело обратилось во зло, в профанацию святыни, благодаря небрежению. Необходимо исправить это зло, тем более, что миссионерское назначение и цель этого начинания священника Мамина были вполне сознательны, признаны и со стороны Миссионерского Комитета, санкционированы им и материально во время поддержаны».[47]

В ответ собрание Екатеринбургского Епархиального Комитета Православного миссионерского Общества 19 октября 1911 г заслушало доклад о. П. Мамина о ходе постройки часовни на севере Верхотурского уезда, производившейся в 1900 — 1904 гг. [48]

Предъявить о. Петру ничего не смогли. Действий Комитета по спасению часовни   не последовало. В 1915 г Епархиальные ведомости писали: «Где то в ста верстах севернее Никито-Ивделя и теперь гниют срубы /…/, воздвигнутые на средства комитета». [49]

Мы забежали далеко вперёд.29 Марта 1905 г Петр Мамин уволен от должности священник при Походной церкви Верхотурского  уезда  [42]. Уволен – это плохая формулировка. Церковник разом теряет и средства к существованию, и жильё (дома-то у них церковные).

Что делать? Священнику нужно слёзно и очно молить Владыку о месте. Желательно привести с собой попадью и кучу малых деток. Лучше – в ненастье. Не сразу, но после длительного и унизительного стояния перед  архиерейской резиденцией (в надежде быть замеченным), глядишь, постучит-постучит Архиерей своим посохом  – и даст новое местечко.

Но не стал так делать о. Пётр Мамин. Лишь через 3 года получил он новое назначение. И то с оговорками. 21 марта 1908 г «бывший священник Походной церкви командирован временно  для служения в церкви деревни Больше-Трифоновой, Ирбитского  уезда». [44]

Доподлинно сказать, чем занимался о. Петр эти три года, мы не можем. По некоторым источникам, церковь в д. Большое Трифоново была построена в 1906 г (по другим – в 1902 г), но освящена в 1907 г и до 1908 г была приписана к церкви села Покровского. [4;3] Вполне вероятно, что заштатный священник  П. Мамин и служил в этом храме после 1905 г, но не по официальному указу, а по устному благословению.

Доможиров Валентин Григорьевич, уроженец с. Большое Трифоново, сообщает, что его дед — Редькин Даниил Федорович (1870-1963) перевозил Мамина Петра Дмитриевича из поселка Турьинских рудников (ныне – Краснотурьинск) в д. Б.Трифоново.  Дед рассказывал, что  о. П.Мамин взял с собой только книги, а вещи раздал бедным. [55]

Это сообщение вызывает доверие. Ведь изначально походный причт базировался в Турьинских рудниках, и там было церковный дом. Преемник Мамина по походной церкви, о. Иван Пономарёв, имел жильё в северной деревне Петровой и свободная квартира на Турьинских рудниках, очевидно, использовалась семьёй Мамина.

Указом Святейшего Правительствующего Синода, от 30 июня 1908 года за № 8062, официально открыт самостоятельный приход при церкви в деревне Больше-Трифоновой, Ирбитского уезда, с причтом из священника и псаломщика «с тем, чтобы содержание причта новооткрываемого прихода относилось исключительно на изысканные местные средства».[45]

То есть государственного жалования ноль. Все доходы – с прихода. В 1909 г за  Иоанно-Предтеченской церковью  состояло  563 человека мужского пола и 616 женского. Имелась и церковно-приходская школа с 58 учащимися. Священнику от общества предоставлялся дом и жалование 300 руб. в год, псаломщику – тоже дом и 100 рублевое годовое денежное вознаграждение. Должность псаломщика в этот год исполнял Николай Петрович Мостов, выпускник псаломщицкой школы. Земли за церковью числилось 33 десятины.[62]

Оставшаяся часть храма с. Б. Трифоново , по состоянию на 90-е гг ХХ в. Позднее он был снесен.

В ноябре 1908 г утвержден состав церковно-приходского  попечительства при ц. с. Больше-Трифоновского, Ирбитского уезда. Председателем избран священник этой церкви Петр Мамин, членами попечительства крестьяне: Михаил Максимов Доможиров, Петр Затеев Доможиров, Афанасий Поликарпов Доможиров, Феодор Затеев Доможиров, Терентий Олимпиев Доможиров, Даниил Петров Черемных, Иван Яковлев Пономарев, Степан Яковлев Пономарев, Евлампий Адрианов Доможиров, Степан Прокопьев Трифонов, Спиридон Васильев Пономарев, Гордей Гаврилов Трифонов, Филат Сидоров Трифонов, Семен Моисеев Черемных, Григорий Денисов Голубков, Семен Никитин Трифонов, Иван Никитин Трифонов, Лаврентий Федоров Голубков, Петр Федоров Яговитин 2-й, Зиновий Дементьев Доможиров, Трофим Петров Яговитин, Адриан Алексеев Доможиров, Макар Михаилов Доможиров, Иван Максимов Редькин, Константин Григорьев Доможиров, Трофим Васильев  Доможиров, Иван  Кондратьев Трифонов, Иван Матвеев Яговитин, Василий Матвеев Яговитин, Николай Максимов Пономарев, Лука Максимов  Пономарев, Сергей Тихонов Пономарев, Марк Никандров  Каргаполов, Макар Борисов Голубков.  [46]

Первая запись в метрической книге этой церкви сделана  8 апреля 1908 г.

Имеются развёрнутые воспоминания о Петре Мамине. В Большом Трифоново он – культовая фигура и остаётся таковым до сих пор.

«Мамин Петр – священник Православной церкви с. Б.-Трифоновском, родной племянник писателя Мамина-Сибиряка. Мужчина средних лет высокого роста, здоровый, про таких говорят в народе «Коня сшибет». В церкви служил редко. Приход маленький и доход попу незначительный. Мирские сборы тоже незначительные.

 Хозяйством наш поп не занимался. Была ему обществом отведена земля, в более чем достаточном размере, пахотная земля – он её не обрабатывал; была отведена сенокосная площадь – он сена не косил. Урочище это и сейчас называют «Поповский покос» у покоса речки Черемшанки.

В хозяйстве была когда-то корова, но «сплыла», был «конь» — горбатый Егренько (?) – водовозная, настоящая кляча. Рысью не бегал. Куда бы ни ехал, все шагом. Были куры-индюшки и их сердитый индюк-петух. Голубей была стая. За голубями, в порядке дрессировки ходил сам отец Петр, подбирал все парящих. Парит –парит голубь в воздухе, бывало, сорвется, расшибется насмерть. Хозяин выругает «дурак», махнет рукой и уйдет.

Подрядчик Мамин был что надо. В империалистическую войну взял четырех человек военнопленных австрийцев. Зимою пленные рубили лес. Весной сплавляли. И никакой спецодежды.  В снегу ли, в талой ли воде — все в солдатском обмундировании. Эксплуатировал — дай Боже. Летом надо было достраивать школу — работали пленные и на строительстве.

 Дома Мамин бывал редко. Хаживал он по прямой, по сосновому бору, по маршруту: Б.-Трифоново – Екатеринбург (ныне Свердловск); Б.-Трифоново – д. Першина./…/ Проповеди читал сильно. С мужиками на сходках, несмотря на возражения мужиков, ругался, спорил, вмешивался в мирские дела тоже сильно. В карты, в биллиард играл отменно. В этих случаях, после обхода верующих, снимал с себя церковное обмундирование – он гражданский человек». [56]

Отцу Петру довелось освящать кладбище, организованное в Большом Трифоново после открытия церкви. Сегодня это городское кладбище Артемовского. Когда состоялось освящение автору неизвестно, но, по сообщению Горбунова В.И., земля под погост была выделена в 1906 г.

  Открытие кладбища, по народному преданию (требующему подтверждения), связано с трагедией в семье Маминых. По сообщению Доможирова В. Г., первой здесь была захоронена дочь о. Петра. [55]

При всей противоречивости характера, о первом священнике села здесь остались хорошие воспоминания: «Помогал бедным, был добр, любил детей». [3]

Дом священника был недалеко от церкви. Сейчас это улица  Советская д. № 6 (ранее улица носила имя Сталина).  Здание кирпичное, пристрой слева – новодел. Сначала  была деревянная изба, но в 1913 г. произошел сильный пожар. Сгорело больше 100 строений, в том числе дом священника и школа. Последние выстроили вновь, но уже  кирпичными.[55]

Дом, в котором жил о. Петр Мамин 

 Отец Пётр лично помогал в строительстве новой школы, в том числе и рабсилой четырёх прикреплённых к нему пленных «австрияков». Он и учительствовал.

Вероятно, к тому времени П.Д. Мамин уже сменил приоритеты, поставив народное просвещение выше церковного освящения. Черемных И.С. рассказывал: «Священник поставил мне в школьную тетрадку пятёрку за письмо. Он преподавал русский язык и закон Божий. Подарил мне книжку с рассказом «Серая шейка». – «Это написал мой дядя – Дмитрий Наркисович», — и рассказывал ребятам о жизни писателя».[3]

Родственная связь Петра Дмитриевича с Дмитрием Наркисовичем в с. Большое Трифонова приводится и в форме «сын двоюродного брата писателя». Автор, сделав беглый обзор доступных данных о роде Д.Н. Мамина-Сибиряка, не нашёл  подтверждения обеим вариантам. Бесспорно, родство есть, но более отдалённое.

С 1885 г в районе Большого Трифоново шла добыча золота. Пионер этого дела, Пономарёв Иван Максимович, сильно на нём разбогател. Поиски «презренного металла» продолжались другими сельчанами, но с малым успехом. Не избежал соблазна и Петр Мамин, человек, как мы видели, азартный. Злые языки поговаривали: «Не столько служил, сколько золотарил». При этом использовал тех же австрийцев, нанимал и других для добычи золота, работал сам. [3]

Успеха промысел ему не принёс. Есть даже предположение о  банкротстве Мамина-золотопромышленника, предопределившем, дескать, его последующие действия.

1917 г. Ход жизни Петра Мамина делает такой крутой поворот, что это событие до сих пор в памяти жителей с. Большое Трифоново.

Из воспоминаний Черемных Ивана Семеновича:  « В 1917 году, перед Февральской революцией,[Петр Мамин. – Ю.С.] снял с себя сан священника и ушел, с ружьем и двумя собаками, сказал, что на Ивдель. А в 1919 году оказался в г. Туринске, в должности Зав. Отделом Народного образования». По другим данным, которые представляются более точными, в селе не знали, что он отказался от духовного сана. И появление его здесь в кожаной тужурке было неожиданным.[56;3]

Отношение духовенства Екатеринбургской епархии к февральской революции, очевидно можно проиллюстрировать цитатой из статьи редактора Екатеринбургских епархиальных ведомостей от 19 марта 1917 г. [53]. Газета до того была крайне консервативной и монархической.

В статье «Екатеринбург в дни торжества свободы» протоиерей Иван Уфимцев описывал ощущения от известий о революции: «При этих  необыкновенных известиях душа рвалась к небу; хотелось радоваться и без конца славить Господа, давшего нам дожить до такого времени, /…/ самые счастливые минуты, минуты, которые никогда уже более не повторятся!..».

Но славить Бога хотелось не всем иереям. Несколько священников, воспользовавшись свободой, сняли с себя сан. [59]

Петр Мамин и здесь выходит из ряда прочих. В марте 1917 г он вступает в… партию большевиков.[5]

Такое быстрое перевоплощение сельского батюшки в товарища Петра, говорит о давних его контактах с революционерами. Можем предполагать, где они состоялись. Север Верхотурского уезда в начале XX века имел развитое рабочее движение на заводах Богословском, Надеждинском, Турьинских рудниках. А ведь эти местности были зоной деятельности походного священника. Плюс – присутствие здесь политических ссыльных.

Уволен был Мамин от походной церкви в марте 1905 г.  В это время по Уралу прокатилась волна протеста из за расстрела питерских  рабочих. Не связаны ли эти события?

В 1907 г в Турьинских рудниках, где проживал П.Д. Мамин, во время первомайской демонстрации произошли столкновения рабочих с полицией, в результате один рабочий был убит и 9 ранено. [57]

 Черемных И.С. сообщает, что Мамин дома бывал редко, постоянно уходил в Екатеринбург или д. Першина. Не для тайных ли встреч с политическими единомышленниками?  Теперь, зная его дальнейшую биографию, скажем: вероятней всего. Деревня Першина была ещё та. В отчёте Пермского губернатора за 1907 г упоминается о насилии «толпы над полицейскими чинами при производстве политических обысков в /…/ д. Першиной Ирбитского уезда».[57, док. № 194]

 В 1917-м же году Пётр Дмитриевич Мамин избран председателем комитета общественной безопасности в Егоршинском промышленном дорожном районе [5]. Это говорит о доверии к нему в рабочей и партийной среде.

В 1918 – 1919 гг, после захвата Урала Колчаком, он находится в Тавде в подполье. После освобождения региона большевиками, согласно справки Тюменского партийного архива, товарищ Пётр в 1919 – 1921 гг работает помощником машиниста водокачки на железнодорожной станции Тавда. Рабочий стаж всегда был большевику на пользу.

В 1921 г он назначается секретарем, затем – заместителем заведующего специальным отделом, инспектором отдела народного образования г. Туринска.[5]

По другому источнику, в Туринском уездном комитете партии он работал уже с 1919 г – лектором в отделе культпросвета, а потом и его заведующим.

Цитата из этого документа: «В 1920 г Петр Дмитриевич проехал с лекциями по многим сёлам Ирбитского уезда. Его появления для трифоновцев в своем селе с лекциями «Коллонтай и III-й Интернационал» было неожиданным.

Вскоре, в начале следующего года (ошибка, речь идёт о конце года, видимо — 1920, как следует из текста ниже – Ю.С.), он приехал в Большое Трифоново вновь. Уже комсомолец, Черемных И.С. писал брату Черемных П.С.: «3 и 4 декабря выдались тем, что нашу деревню захотел посетить тов. Мамин, бывший наш поп. Мы пригласили его для разговора по текущему вопросу. Потом публично попросили перейти к религиозному вопросу, о чём слушали его внимательно и задавали вопросы. Побеседовали хорошо. Четвертого тов. Мамин сделал доклад на тему «Культпросвет на фронтах коммунистических начал». Говорил около двух часов, слушали его внимательно». [3]

Нужно рассказать о брате нашего героя, о Василии Дмитриевиче Мамине. Именно потому, что судьбы братьев, с определённого периода, находились в полной противофазе. И схожи были лишь своей неординарностью.

Василий Мамин тоже закончил Пермскую духовную семинарию. С 1896 г служил священником в огромном селе Огнёвском, на юге Екатеринбургского уезда. [62]

Одновременно являлся агентом Кустарно-Промышленного банка Пермского Губернского Земства по Огневской волости [2].  Это нужно пояснить.

В 1888 г (!) Екатеринбургские епархиальные ведомости перепечатали из столичной газеты статью под названием « Борьба с кулачеством» (!!!).

«Чуть ли не каждая деревня, не каждое село на Руси имеют своего кулака, своего мироеда. Многие из этих «чумазых» успели уже превратиться в крупных землевладельцев и капиталистов, но еще большее число их ждёт своей очереди, стараясь всевозможными средствами поскорее разжиться.

Зато на каждого разжившегося мироеда приходится несколькосовершенно разоренных крестьян, а на каждого «чумазого»,превратившегося в капиталиста, насчитываются тысячи разоренных семей. Гнет этих «чумазых», захвативших в своируки всю сельскую Русь, сделался для сельского населения невыносимым!».

Как вам текст?  Большевики кулаков хотя бы «чумазыми» не обзывали…

Речь идёт о том, что на селе отсутствующую систему кредитования подменили кулаки, предоставляющие займы на грабительских условиях.

В заключение статьи – выход из положения. «Стоит только научиться крестьянину обходиться без помощи кулака и мироеда, стоить только поставить себя в условия, при которых существование хищников в крестьянской среде сделается невозможным, и сельская жизнь на Руси приметь совсем иной вид. Это не будет та каторжная жизнь, спасаясь от которой и помещик и крестьянин, бегут в город для пополнения, в большинстве случаев, рядов городского пролетариата. Но было бы очень жаль, если русская интеллигенция проглядит начавшееся среди крестьян движение и не придет, вовремя на помощь своим знанием в деле устройства как потребительных, так и производительных обществ, товариществ и артелей». [8]

Именно с  целью цивилизованного предоставления крестьянам кредитов и принял на себя обязанности агента банка  о. Василий Мамин. Его деятельность не ограничивалась этим. В  окрестностях села действовала алебастровая копь, которая приносила большой доход. Она принадлежала церкви. Позднее священник Василий Мамин создал кредитное товарищество, в 1910-12 гг при нём — маслодельный и сыроваренный заводы.  В общем, «сыр в масле» — это про В. Мамина…

Строг был отец Василий к инакомыслящим. Чусовитина Татьяна Илларионовна, 1903 года рождения, вспоминала: «Отец (сельский писарь), убежденный атеист, за непосещение церкви, за несоблюдение постов в 1912 году был отлучен от церкви. Местный поп Василий Мамин всенародно предал его анафеме». [63]

Но не минула опала самого о. Василия. По времени она совпала с отречением от сана брата Петра. Думается, эти два события как-то связаны.

22 декабря 1916 г священник Василий Мамин переведён из Огнёвского к церкви села Батуринского Шадринского уезда [51]. По какой причине, мы не знаем.

А как же сырно-маслянные заводики? Очевидно, о. Василий отказывается выполнять это указание епископа. И 30 января 1917 г он уволен за штат. Лишь 18 марта, заштатный священник Василий Мамин определён к церкви села Огнёвского, к родным заводикам, но уже не настоятелем, а на 2-е священническое место.[52; 54]

К этому времени сам епископ Серафим был запрещён в служении и давал показания некому прапорщику, направленному  Временным правительством для разбора монархических высказываний Владыки. А брат Василия – Пётр, вчерашний священник, разглядывал новенький билет партии большевиков.

На самом деле епископ направлял В. Мамина в Батуринское промыслительно. Не ослушался бы его о. Василий – прожил бы дольше, и греха бы меньше на душу взял. Из воспоминаний Чусовитиной Т.И.:

«Священник Мамин, организуя местное кулачество, вступил в открытую борьбу против Советской власти. Все члены Совета, в том числе и наш отец, были избиты кулаками. На бедняцком сходе села сестру отца избрали делегатом в губернский Совет — просить помощь для защиты Советской власти. В Огневское был выслан отряд Красной гвардии, мятеж был подавлен. Кулаки и поп скрылись. Время становилось все тревожнее, наступал Колчак, поднимала голову местная контрреволюция (кулаки, торговцы). В июне 1918 года Огневское заняли колчаковцы. Вернулись священник Мамин и его сыновья — белогвардейские офицеры. Начались репрессии. Особенно доставалось семьям членов первого совдепа.

 Отец  отступил с частями Красной Армии, а Мария Елисеевна (сестра отца — Ю.С.) стала первой жертвой. Ее арестовали в первый же день. Всего в селе было арестовано более 16 человек. Затем их увезли в Касли, где находилось главное белогвардейское судилище, а 20 августа 1918 года казнили за Каслями, в Ручейных горах». [63]

Из  другого источника следует, что «брат П.Д. Мамина, Василий Дмитриевич, священник села Огнёво был организатором карательного отряда белых во время гражданской войны, осужден и расстрелян советскими властями». [4]

Как видим, действительно, XX век развёл судьбы братьев по противоположным полюсам. Вернёмся на другой.

Очевидно, еще будучи в Туринске, Петр Мамин избирался делегатом на IV Всероссийский съезд профсоюзов, который проходил в Москве в мае 1921 г. В 1922 году он переведён в Тюмень, на профсоюзную работу, где был членом президиума  губпрофсовета. [5]

С 1923 г Пётр Дмитриевич живёт в селе Берёзово Тюменской губернии. Здесь большой была доля коренного населения – хантов и манси (остяков и вогулов).  Видимо, оказался востребован его  опыт  работы в национальных школах.  Он служит заведующим отделом народного образования, уполномоченным от губернского Совета профсоюза, председателем Шерхольского сельсовета этого же района [5]. По другим данным – П.Д. Мамин и учительствовал в этот период [4].

В 1924 г, согласно справки Тюменского архива, он уволен по личному заявлению. Другой источник утверждает, что П.Мамин был лишён права учительствовать, и по этой причине оставил работу [4].

 В любом случае, последний период своей жизни Пётр Дмитриевич занимался и жил  рыболовством.[4;5]

Некоторые евангельские апостолы были рыбаками, но, оставив это занятие, пошли проповедовать – «ловить человеков». Пётр Мамин большую часть жизни проповедовал, но в конце её стал рыбаком. Не нам его судить, однако – это символично.

  Умер он в селе Берёзово Уральской (ныне – Тюменской) области 17 января 1927 года. [5]

В селе Большое Трифоново Артемовского района Пётр Мамин сегодня является персонажем фольклора. Вот «побасенки» про него, рассказанные Доможировым Валентином Григорьевичем [55].

1. Засуха. Крестьяне просили о. П.Мамина отслужить молебен, просить у Бога дождя.  Священник всё откладывал. Вдруг объявляет: « Крестным ходом идём на поля, прямо сейчас. Будем молить о прекращении засухи». Только двинулся крестный ход, ещё до поля не дошли, на небе появилась огромная чёрная туча. Скоро пролился обильный дождь.

А дед знал, т.к. перевозил его имущество из Турьинских рудников, что у о. Петра был барометр, по которому тот и ориентировался, когда лучше «просить» дождя.

2.Крестьянин на поле  ругается,  на чём свет стоит. Оглянулся, а сзади поп Мамин. Видимо проезжал мимо и остановился, услышав несусветный мат.

Крестьянину неловко стало за своё греховное поведение, смутился мужик. А поп сам кроет трехэтажно: « Не тушуйся, так-пере-так, я знаю крестьянский труд…».

3.После революции дело было. К деду в телегу подсел незнакомец в тужурке кожанке. Посидел, потом обратился к деду по имени-отчеству. Дед удивился: «Откуда Вы меня знаете?». «А ты помнишь священника, который служил в вашем селе, а потом собрал всех и сказал, что Бога нет?»

Тут крестьянин узнал своего попа-расстригу, в комиссарской одежде, без бороды, с короткой стрижкой.

Вроде как, поговаривали, Мамин был в то время чекистом.

 

Источники и примечания:

В данном виде статья не публиковалась. Устный доклад представлен:  Путь Петра Мамина (доклад) // XI Уральская родоведческая научно-практическая конференция. 16-17 ноября 2012 г., Екатеринбург.

1.Адрес-календарь Пермской епархии на 1877 г. – Пермь: типография и литография Заозерского, 1877;

2.Адрес календарь и памятная книжка Пермской губернии на 1900 год. — Пермь: типография С.П.Басовой, 1900;

3.Архив Горбунова В.И.;

4.Брылин А.И., Елькин М.Ю. Покровская волость: история, генеалогия, краеведение. – Екатеринбург: Банк культурной информации, 2008 – 216с.;

5.Выписка из справки Тюменского областного партийного архива. Архив Горбунова В.И.;

6.ЕЕВ 1886№19;

7.ЕЕВ 1887№28;

8.ЕЕВ 1888 № 2 но. с. 39-43;

9. ЕЕВ 1888№27;

10.ЕЕВ 1889№28;

11.ЕЕВ 1890 №26 с 607;

12.ЕЕВ 1890№27;

13.ЕЕВ 1891№27;

14.ЕЕВ 1892№5;

15.ЕЕВ 1894№27-28 отчёт наблюдателя ЦПШ с. 58-59;

16.ЕЕВ 1896 № 11-12 с.258;

17.ЕЕВ 1896 №51-52;

18.ЕЕВ 1897 №7, 1 апреля;

19.ЕЕВ 1897 № 12;

20.ЕЕВ 1897 №13;

21.ЕЕВ 1898 с. 543;

22.ЕЕВ 1898 №11 от 1 июня;

23.ЕЕВ 1899 №10 с.226;

24.ЕЕВ 1899 №11 с.261;

25.ЕЕВ 1899 г №8 с. 157;

26.ЕЕВ 1899 №7 с. 183;

27.ЕЕВ 1900№3;

28.ЕЕВ 1900№13;

29.ЕЕВ 1900№14;

30.ЕЕВ 1900 №17;

31.ЕЕВ 1900№22;

32.ЕЕВ 1901№13;

33.ЕЕВ 1901 №14 с. 255-262;

34.ЕЕВ 1901№15;

35.ЕЕВ 1902 №9 с. 200-210;

36.ЕЕВ 1902 №10-11;

37.ЕЕВ 1902 №24;

38.ЕЕВ 1903 №10;

39.ЕЕВ 1903 №12;

40.ЕЕВ 1904 №7-8;

41.ЕЕВ 1904 №21;

42.ЕЕВ 1905 №8-9;

43.ЕЕВ 1908 №4;

44.ЕЕВ 1908 №13;

45.ЕЕВ1908№ 32;

46.ЕЕВ 1908№42;

47.ЕЕВ 1910 №29 но;

48.ЕЕВ 1911 №44 но;

49.ЕЕВ 1915№39 но;

50.ЕЕВ 1916 №48 стр.425 но;

51.ЕЕВ 1917 №1 оф;

52.ЕЕВ 1917№7 оф;

53.ЕЕВ 1917 №12 но;

54.ЕЕВ 1917№13-14 оф.;

55.Записано со слов Доможирова Валентина Григорьевича (75 лет), уроженца с. Большое Трифаново, жителя г. Артемовского,   19.05.2012 г;

56.Из воспоминаний Черемных Ивана Семеновича, жителя села Большое Трифоново. Их архива Горбунова В.И;

57.Из истории Урала (сборник документов и материалов).- Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1971;

58.История Екатеринбургской епархии. — Екатеринбург: Сократ, 2010;

59.Лавринов В., протоиерей. Екатеринбургская епархия. События. Люди. Храмы.-  Екатеринбург: Изд-во Урал. Ун-та, 2001;

60.ПЕВ №33, 18 августа 1882 года, отдел официальный, стр. 503–506.;

61.Пермский епархиальный адрес-календарь на 1882 год.  (Сост. Н.Д. Топорков.). – Пермь: типография Пермской губернской земской управы, 1882;

62. Справочная книжка Екатеринбургской епархии на 1909 г. Екатеринбург, типография Жукова, 1909;

63.Чусовитина Т.  Завещание. http://www.urbibl.ru/Knigi/zaveshanie.htm/