Копырин А.Л. Премудрость

Раннее утро. В лесу на опушке радостно пригревает солнце.

 Тишина. Лесная тишина.

         Мелкие лесные птички пересвистываются и перелетают в чаще. В траве стрекочут кузнечики. Тихое журчание лесного ручейка. Запах увядающих трав, преющих листьев, сосновой смолы.

         На большом серо-зеленом камне, торчащем из земли, сбились в кучу ящерки. Пригревшись на солнышке, замерли как изваяние, изменили цвет и стали незаметны.

         Стоит поднести руку, как ящерки разбегаются, прячась в траве. Через некоторое время выбегает одна, на секунду замирает. Перебегает, опять замирает. Следом вторая, третья. Снова устраиваются на камне, сливаясь по цвету, греются на солнышке. Ящерки разные. Некоторые мелкие, черные, или темно коричневые. Есть покрупнее, у них расцветка посветлее. А вот самая крупная, у нее по спине узор. И расцветка почти серая. Наверно Хозяйка.

         Легкий ветерок. Шум в кронах сосен и через минуту вновь воцарилась лесная тишина.

         Середина сентября. Погода теплая солнечная. Начало охотничьего сезона. Мы с напарником договорились встретиться » у лужи «.

    Охотимся мы в одних и тех же угодьях. Места маловато, но что делать. «Культурная деятельность человека» свела к минимуму птицу и зверя, а теперь вот добралась до леса. Вырублено почти все. Подлесок, который поднимается, еще когда можно будет назвать лесом. А пока на вырубах мелочь, колеи до колена от лесовозов, брошенная и невывезенная древесина.

         Все эти места мы знаем с закрытыми глазами. Во многих местах, где мы встречаемся перекусить и обсудить увиденное, есть свои названия.

         Вот и это » у лужи «.

         Лужа, это яма П — образной формы. Отсюда брали грунт для подсыпки дорог. Бульдозер выталкивал грунт на дорогу, с каждым разом врезаясь все глубже и глубже. В результате, получилось углубление до двух метров глубиной с осыпавшимися краями. Дождями и весенними паводками яма была залита. По краям она  заросла камышом и  осокой, а  вокруг молодые сосенки. Рядом протекает ручеек шириной с метр, заросший по одному берегу ивняком.

         Здесь мы встречались. Кто приходил первый, маскируясь за кустами, подходил к луже и высматривал уток. Если не было, располагались где-нибудь под деревом и дожидались товарища.

         А утки на этой луже, встречались всего два раза. И тем не менее мы подкрадывались к луже каждый раз с оружием на изготовку.

         Вот и сегодня я медленно и бесшумно подошел к зарослям ивняка и осмотрел лужу. Уток нет.

         Осторожно вышел, обошел лужу, все еще в надежде на притаившихся уток, но безрезультатно. Присел под сосну, ружье прислонил к дереву.

         В лесу тишина. Пахнет травами. Изредка набежавший порыв ветра шевельнет вершины сосен и опять тишина. Как будто деревья шепнут друг другу что то и вновь замолчат.

         А как хорошо думается, мысли плывут спокойно ровно. Голова чистая и мысли такие же чистые, спокойные.

         В этих же местах охотился мой дед. Когда это было …

         Жаль, не успел я с дедом поговорить, мал был. Деда не стало, когда мне было девять лет. В то время, я только слушал разговоры об охоте с открытым ртом.

         Дед сидел на кухне, в деревянном кресле с высокой спинкой, сделанным умельцем, товарищем по охоте. Правой рукой дед держал чайник — заварник, прижав его к животу.(Болел желудок).

    В молодости дед работал на изумрудных копях, рудоразборщиком.

    На большом столе обтянутым сукном, лежали кучи породы.

    Вокруг стола сидели подростки и палочками отсортировывали пустую породу от изумрудов. Изумруды на середину стола, пустую породу по краям. За спинами по обе стороны стола ходили надсмотрщики, как только находили изумруд, выставляли на средину и надсмотрщик забирал его в деревянную кружку.

         Некоторые отчаянные головы, палочками сортировавшими породу, управлялись так, что стоило надсмотрщику отвлечься, как рабочие палочкой забрасывали изумруд в рот и проглатывали. Вечером, сходив под елкой, поработав сучком или веткой находили камень и дальше уже промыв его, можно было заработать хорошую сумму.

         Так и мой дед, проглотив камень с острыми краями, порезал желудок или пищевод и потом маялся всю оставшуюся жизнь.

         Особенно желудок давал себя знать на старости лет.

         Дед постоянно сидел согнувшись, то с грелкой, то с горячим чайником у живота. А когда отпускало, дед оживал.

         На столе чайник с крепким чаем и металлическая коробка с

табаком. Дед курил самосад. Напившись чаю, закручивал цигарку из газетки и на кухне плыл синий дым.

         — Опять накурил, хоть топор вешай! — ругалась бабка. А дед с моим дядькой затевали разговор. Начиналось с дел насущных, а далее уже «обо всем». Сначала разговор был неспешный, размеренный с паузами. Потом все энергичней и доходило до криков и вскакиваний с табуретки. Значит дело дошло до охоты.

         Кто нибудь из двоих изображал как скрадывает глухаря или косулю, как стреляет, вообщем разговор «в лицах».

         И невдомек мне было, что дядька, втихаря, принес бутылочку и оставил ее в ограде, на клумбе, среди цветов.

         Бабка категорически не разрешала деду нюхать «зеленого змия»,но не всегда это ей удавалось.

         Посидев и покурив, дед с дядькой попеременно выходили в ограду и прикладывались к бутылочке. После чего разговор оживал, тональность повышалась, темы становились интересней.

         Дед вспоминал молодость, войну, удачные охоты, вообщем «как было раньше». Многое запомнилось из этих разговоров, но многое и прошло мимо. Кое-чего не понимал, да и по молодости лет не здорово интересовали меня такие разговоры. Вот охотничья тематика, с детства занимала мое воображение. Сейчас бы вот поговорить с дедом, вот бы сейчас порасспросить…

         — Крепок народ на Урале — поговорка у деда была такая — вот раньше то как было. А теперь и в газетах вранье пишут. Ты вот знаешь как можно белке в глаз стрелить? Вот присказка такая еще есть «бей в глаз не порти шкурку». Знаешь о чем это? Не знаешь! Ушли времена и люди ушли…

         Дед затянулся цигаркой, с прищуром посмотрел в окно.

         — У моего отца, царство ему небесное, винтовка была, еще от деда досталась. Наша уральская шомполка. Дед ее на Ирбитской ярмарке выиграл. Силой мерялся с заезжими «медведями».

        Ствол говорят, ковал известный мастер Адриан Никифорович. А собирал винтовку наш мастер уральский, фамилию вот уже и забыл.

        На вид неказистая, несподручная, дырочка махонькая, меньше горошинки, а как била…Хоть белку, хоть козла, хоть медведя. С одной винтовкой на все ходил. А почему? Заряды подбирали. Я вон со свего «Зауэра» бабахну по глухарю пару раз и хоть бы что, он и дальше погнал. А с шомполки то, как приложишся, хоть на сорок шагов, хоть на двести, он и туто ка. Единственно влет, не стреляли. А по сидячему то без разговоров. И заряды то берегли, подбирали специально.

    Пороха то (зелье по старому то) не лишку было, да и пороха то было не то что нонче.

         Для каждой винтовки свой порох подбирали. Теперь вон вы палите готовыми патронами и цвет то пороха не знаете. А раньше

черным стреляли из шомполок то. Теперь говорят самый лучший — мелкий. А раньше наоборот было, крупный был лучшим, им и стреляли. От мелкого отдача сильнее и стволы портил. Его редко кто брал.

         А для каждой винтовки свой подбирали. И по цвету и в пальцах то терли, а некоторые на вкус пробовали и определяли. У каждого свои приметы были.

         Самый верный способ, на бумаге жгли. Насыплют немного на белый лист и запалят. Смотрели, какие следы оставляет.

         Если пыхнул без следов — хорош. Если дыру на бумаге прожег — сырой порох. Желтый след на бумаге, значит серы много. Ствол изнутри жирный будет и затравка засираться скоро будет.

         Черный след — угля много в порохе, в стволе сажи много остается, чистить часто надо.

         А названий то было. Сейчас все и не вспомнить. И английский и немецкий и финляндский и еще Русский, Царский и по фамилиям — Шульца, Бердана, Виннера, Турпа, а еще охтинский, бархатный, жемчужный. Да разве все вспомнишь.

         Да они еще и по сортам были. Одни пороха шомполами сильно не дави, другие только утрясти в стволе надо. А иные опять же покрепче, от души забить требовалось.

         Вот и подбирали. А как запасутся порохом то, в сухую бутылку его. Закупорят, а там уж ее в темное место. Вот и промышляют потом по тайге то. Да просто так не палили. Только наверняка били, с умом.

         А забивали то чем? Шомполами. И шомпола то опять же, у каждого свой. Каждый для своей винтовки подбирал. Древесину то разную брали.

    Говорили, что для каждого пороха свою породу брать надо. Лучшие шомпола из черного дерева были, привозили его из-за границы. Но это нам не по зубам было, только богатые и покупали. Мы слыхать то слыхивали, а видеть то редко кому приходилось. Наши то мастерили кто из чего. Тоже пробовали. Один удачный был, другой вроде и снаружи хорош, а не тот. Говорят, лучшие из жимолости были. Кто и вереск пробовал и листвянку. Некоторые из боярышника делали, очень крепок, но сучков много. Заготавливали в определенную пору, сушили, в бане морили. Кто варил в рассолах, кто в травах. Почитай у каждого свой рецепт был. Потом уже и железные появились, но железные то говорят не то. Они и ствол царапают и бой хуже, да и приметы на этот счет свои были.

         А с пульками то вообще беда была. Свинца не было. На дороге не валялся, как у вас сейчас проволока валяется. Вот и про белку то, про глаз то. Отец мне сказывал про деда  своего.

         Считалось, и сейчас поговорка то есть, что меткий охотник, если белке в глаз попадает. Но главное то не в этом было. В глаз то попасть проще пареной репы. Надо было так попасть, что бы пулька через глаз вошла и в ухо вылетела. Что б в шкурке больше рванины то не было.

         «Лиха беда белке в глаз попасть!» — говаривал дед. Ну, попал. Пулька в ухо. И поминай, как звали. Не так стрелять то надо. Заряды!

    Вот главное! Его окаянного так подобрать надо. Что б стрельнул ты белке в глаз, а пулька то в голове и осталась. Подобрал векшу, ободрал скорехонько и пульку то выковырял. Затем поправил ее, на зубах прокатил туда сюда и можно снова в ствол забивать. Во как ране охотились! Где было припасу набраться, вот и берегли.

         Дед затянулся самосадом, выпустил через нос две струи дыма и прищурившись уставился в окно. Глаза его затуманились, прокуренные желтые пальцы, державшие цигарку, подрагивали.

         Да крепок был народ на Урале.

         Вспоминаю разговоры деда. Мал был, не запомнил многого, да и упомнишь ли все. Сейчас бы деда, да разговорить его, про тайгу, да про охотничьи премудрости. Было бы что послушать…

         А так то что? И спросить нечего. Вот и уходит народная мудрость.

         Далеко я в мыслях ушел. Так отвлекся, забыл где и сижу. А лес замер, тишина, не ветерка ни звука.

         Вдруг сзади справа шорох. Поворачиваю голову, в пяти шагах от меня замерла косуля. Стройная, на высоких тонких ножках. Большой черный нос влажно блестит, косуля усиленно нюхает воздух в моем направлении.

         Не выдержала. Или почуяла. И в это же мгновенье сделала большой прыжок вверх и в сторону, а через секунду уже мелькала между деревьями.

         Как специально, только отвлекся и на тебе, как из сказки Бажова — Серебряное копытце.  Мой суеверный напарник сказал бы:

         — К чему бы это?