Рубцов В.Н. Язык крестьян села Грязновского

 На конференции в прошлом году я рассказывал о селе Грязновском и о моих предках. Сегодня я расскажу о крестьянском языке начала 20-го века по воспоминаниям моего отца Н. Ф. Рубцова. Он родился в селе в 1905 году и проживал там до 1925 года.  

                                          

 Сначала об именах и прозвищах сверстников. «Уменьшительные от имени Александр были: САнко, ШУрко. Прочие имена: ИвАнко, МихАлко, Сёмка, Петруха, ГришУха, Енко (от Евгений), Олёха, Гордя (от Гордей), Проньша (от Прокопий) и т. д.  Многие мужики, до глубокой старости носили прозвища, полученные ещё в детстве:  Гриша Ёрш; Илюха Медвежонок; Ондрюха Баран; Коля МаталА (от глагола маталИть, т. е. говорить быстро и не членораздельно); Колька Инок; Проня Селин (сын Сильвестра); Семка Таракан; Пашка Отопок; Пашка Орешков (по дедушке Арефию); Володя Козёл; Федька Заяц; Ванька Собака (у семьи фамилия Шебекина, а прозвище созвучно фамилии — Собака); Петька Редька; САнко КовАлко (дед был кузнецом). У нас в соседях жил мужик Филипп. У него прозвища не было, а вот у его сына оно появилось. Отец Филипп, значит – Филя. А Гришка, чей сын? – Филин. Так Гришка стал Филином, а дети его были уже – Филинята. Мы, ребята, между собой называли друг друга не по фамилиям, а, почти всегда по именам дедушек, бабушек, отцов и матерей. Я, например, был Колька Захаров (у меня дед был Захар). В соседях у нас была большая семья, все ребята из которой были Харитоновы (хотя фамилия была Топорковы) – это по имени прадеда Харитона. Был Шурко Зиновьин (по матери Зинаиде), другой Шурко был Аннин (по матери Анне). Была ещё одна большая семья – все они были Микишины (по имени прадеда Никифора). Были Кудряшовы (по деду, который носил прозвище – Кудряш). Один тощий парень носил прозвище Сухарь, даже Петровский Сухарь. Его так однажды назвал отец, а мы это прозвище увековечили. Прозвища употреблялись заочно. В лицо же сказать – «Ты Ванька Собака» — драка обеспечена.                                                                                           

 Были у нас всяческие ребячьи дразнилки, считалки и др. Меня дразнили так: «Коля – Колеган, три кобылы залегал, пятьдесят поросят, одне ножки висят». У одного парня отец был «гармоньшик» (имел гармошку), его дразнили: «Тятько с Питера приехал гАрмонь новую привёз, тятька пИкат я пою, у нас весело в краю» («краями» называли улицы).  

 Интересны деревенские приветствия. Сидит семья за столом, обедает. Заходит сосед. Вместо «здравствуйте» он говорит: «Хлеб да соль!». Хозяева отвечают: «Хлеба ись!» (т. е. они говорят, вроде, «садись с нами есть»). Иногда на это приветствие отвечали шуткой: «Едим да свой!». Если вошедший просто здоровался, то ему отвечали: «Милости просим!». Если вошедший застал хозяйку за стряпнёй, т. е. когда она раскатывала тесто, или месила квашню, её приветствовали так: «СпоринА в тесто!». Если хозяйка стирает бельё или на речке моет бельё, ей говорили: «БилЕнько вам!». Это же приветствие употреблялось и в том случае, если приходящий заставал уборку или мытьё в доме. Если кто-то кого-то нагонял дорогой, он приветствовал едущего впереди: «Мир дОрогой!», или «Мир дорожкой!». Если же кто-то подходил к работающим, он говорил им: «Помогай бог!» или «Бог пОмочь!». На это приветствие иногда в шутку отвечали: «Помогал, да убежал». Подходящий к стану (на покосе, в поле, в лесу и т. д.) говорил: «Мир на стану!». Ему отвечали: «Честь да место!» (при этом говорили не «честь», а «чесь»). Когда посетитель (гость, сосед и т. д.) уходил, он вместо «до свидания» говорил – «К нам в гости!». Хозяева отвечали – «Ваши гости!».                                                                                    

 Наряду с обычным определением времени – вчера, позавчера, третьего дня и т. д. – существовали следующие определения: «койвАдни, онамЕдни» — недавно, на этих днях.  Например, такой разговор: — «Дак сколь дён ты у меня проробил? – «А, сколь, вот шшытай: койвАдни два дни, да онамЕдни день». «ЛонИсь, лонИ» — в прошлом году; «ЛЕтось» — прошлым летом; «ЗимУсь» — в прошлую зиму; «ОсенЕсь» — в прошлую осень; «Вёснусь» — прошлой весной; «НочЕсь» — прошлой ночью; «Вечёрась» — прошлым вечером»; «Утрось» — сегодня утром; «ДАве, дАвеча» — сегодня, недавно. Было в употреблении ещё одно такое, совсем малопонятное слово – «этта, или эттакА». Оно значило – вот здесь, на этом самом месте. «Эттака» значило и другое, т. е. недавно, сегодня. Дни недели: «понидильник, офторник, середа, четверкь, пятниса, субота, воскрисенье». Слова: сегодня, завтра, послезавтра – тоже произносили особенно: «сёдни, завтре, послезавтре».               

 Об одежде того времени. Одежда у нас называлась: «лОпать», а отдельная вещь: «лопатИна». Такие же лопатины были: «азям, армяк, серяк, шуба нагольная, тулуп, егА и т. д. Обувь была разнообразная: «пимы, бахилы, брОдни, обУтки. Туфли называли «тюфлями».                                                                                

 «Грязновский» язык того времени имел такие особенности, что был не похож на язык даже соседних с нами мест. Чуть ли не в каждом селе был свой выговор. Например, через наше село ездили в бор за грибами, ягодами жители села Травянского (из-под Каменского завода). У них был свой, странный для нас выговор. Они в некоторых словах вместо буквы «е» выговаривали «и», а букву «л» произносили мягко как бы с мягким знаком «ль». Например, слово «ездили» у них получалось «издил(ь)и». Это касается произношения, но у них было много «травянских» слов, которых мы не понимали.                                                                                                                              

 У нас в Грязновском наряду со словами – красиво, красивый, красивая, говорили – «бАско, баскОй, баскАя». Редко кто говорил «лицо», а больше всё «рЫло, рОжа, а ещё – «хАря». Слово рот, судя по обстоятельствам, всячески искажали – «хайлО. хлебАло, пасть» (при этом слово «пасть» произносили как – «пась»). Все буквы «ц», в начале и в середине слов, произносились как «с», а именно: царь – «сарь»; царапина – «сарапина»; цветок – «светок»; целовальник – «соловальник» (в таких словах изменяли не только букву «ц», но и следующую за ней букву); цепочка – «сэпочка» (даже «сэпочкя»); цигарка – «цыгарка»; цифра – «сыфра» и т. д.  Тоже в середине слов: троица – «троиса»; девица – «девиса»; красавица – «красависа» и т. д. Оконная рама нередко называлась «окОльниса, окна – «окошки». Там – «тамокА»; тут – «тутокА» (даже «туокА»); здесь – «здИся». 

Нарядный – у нас было – «бОдрой»; наряжаться – «бодрИться»; вырядился – «вЫбодрился».                                                               

 Вместо – глаза, чаще говорили – «шарЫ»; востроглазый – «вострошАрый» («Он округлил шары-те, нечё не понимат»); а то ещё вместо глазА – говорили – «зенки» («Ты чё зенкИ-те выпучил?»).                                                                                           

 Иногда говорили не «руки», а «паклИ» или «пакшИ».                                                 

Слова туберкулёз почти не знали, а знали «чехотку»; тиф знали под названием «горячка»; скарлатина – «глОтошна».                                                                                                

 В моде были такие слова, как – «фарт, подфартило».                       

 Вместо устал, говорили – «ухамазгался», или, ещё – «ухайдакался». Но, если, потерял что-нибудь, говорили тоже — «ухайдакал». «Шапериться» — это значило – упираться, сопротивляться, топтаться на месте.                                                                                             

 Быстро, с аппетитом есть – называлось – «очепУздывать», «сопЕть» («Давай, сопИ, знай!»). Супа в деревне не знали, а варили щи, только называли их «шти».                                                             

 Бить, ударять кого-нибудь – «охобАчивать, подоплЕчивать, лупИть».                                                                                        

 Нерасторопных, несговорчивых называли – «пестЕрь». А бойких, проказливых – «варнАк» («Ужо вот доберусь я до тебя, варнак ты эдакой!»).                                                                                                                         

 Про ребёнка с запачканным лицом говорили – «Вон чё он усУслался». 

«Гаркать» — значило окликать, позвать кого-нибудь («Беги кось сгаркай ево обедать!»). Слово «его» произносили  — «ево». Капризничать, называлось – «Уросить». Прибедняться – «приверёдываться». «СвоебЫтный, поперёшный» — значило что-то вроде – несговорчивый. Улыбаться, называлось – «ошширЯться», а смеяться – «скалить зубы». «Ерепениться» значило – не соглашаться, сопротивляться. «Нахалкался» — значит – напился пьяным. «МаталИть» — говорить быстро и непонятно. Ещё был глагол «курать» — говорить что-то в шутку, привирая. «БезутЫху» — беспрерывно. «Сёдни у меня башка безутыху трешшыт». «ШИпко» употреблялось наравне со словом «очень». Вместо – в конце концов, говорили иногда – «консы в консах». Если кто-то что-то сделал «напоказ», говорили – «Это он сделал для близиру».    

 Лошади назывались: « ВоронкО, Карькё. СаврАско, ГнедкО, БуланкО, ПегАнко» и др.  Лошадь или другое животное «пропало» не значило, что потерялось. Оно погибло, сдохло.                                                                            

 Были такие слова, что даже трудно перевести на современный язык. Например, слово «назгАл». Сделать «назгАл» — это значит сделать что-то несуразное, против всяких правил поведения. Был такой своеобразный глагол – «нял». «Нял очепуздывать» — это значило – «начал быстро есть». Был в обиходе такой глагол – «турить». Выгнать кого-нибудь, значило «вытурить». Даже так говорили: «Увидишь его тамока, дак турни, пусть домой идёт». Ещё и в другом смысле употреблялся этот глагол. Например: — «Это хто там проехал?» — «А это Степан с Анной к празднику потурили».           Про людей, которые не могли хорошо петь говорили: «У ево (или иё) не гОлосу, не вЫносу, только сопли Из носу».                                 

 У нас при разговоре, как правило «окали». Людей, которые нарочито «акали», передразнивали: «Была я в Маскве, да шла по даске, даска-та лопнула, я и хлоп в грязь». А тех, которые вычурно и нескладно говорили, передразнивали так: «НапримЕрича таперИча, к слову доведИся, оно хотя не для чего, но всеш-таки, конечно».                                                                                                 

 Для ребят (больших и малых) были названия – «рожАн, ликсОн, лифАн», а для девок и молодых баб – «рОньжа, лихомАнка», да ещё – «лихоманка змеиная» или – «кобыла, кобыла нагайская». Наряду с известным ругательством – «чорт», были в ходу – «лешак, лешачИха, водянОй, чомор». На каждом шагу можно было слышать такие выражения: «Иди-ко ты к чомору!»; «Штобы те задавили воденны-те лешаки!»; «Чомор ево знат што он за человек – ему в шар-от тычь – он другой подставлят!» Ругательств было много, особенно таких, которые даже вспоминать неудобно. Самым распространенным было: «Наплевать тебе на рыло!»                                     

 Много было всяких деревенских поговорок, пословиц, присказок, побасёнок. На все случаи жизни имелись свои меткие определения. Например, если хотели сказать, что у кого-то работа не выполнена – говорили: «У него ишшо не у шубы рукав». Или: « Я думал оне дом-от уж поставили, а пришёл, посмотрел – там ишшо конь не валялся». Некоторые пословицы и теперь употребляются, но так, без особого понимания их смысла. Например, говорят: «Не мытьём, так катанием». А что такое катание? Раньше утюгов почти не было и бельё после стирки и просушки «катали» при помощи «каткА» и «валькА». Осуждая трусость чью-либо, говорили: «Наши так не делают — окошки бьют не бегают».                                                  

 Любили мы деревенские свадьбы. Помню, ещё совсем мальчишкой, заберёшься в избу, где свадьба, на полати, на голбец, или на печь и смотришь и слушаешь.

            «От пенёчка до пенёчка,

             Было два следочка,

            Было, было два следочка                                                                                      

            СнЕжком призапали».                                                                           Или:   «Оторвался ворОной конь,                                                                                                                 

             Да от столба — столба дубовинького

             Да от колечка серебряного,

    От витого, позолоченого…» 

 

 А сколько было припевок! Их пели бабы и девки – подружки невесты. Им за это дарили деньги, пряники, орехи, конфеты. Много было простых деревенских песен: проголосных, шуточных, частушек. Вот такая шуточная песня:                                                     

             «КУмушки-те пьют,

               ГолУбушки-те пьют,

               А мЕня молоденьку

               С собой не берут.

                  Хоть и позовут,

                     Дак я ведь не пойду,

                     ХУдиньку шубёнку

                     Починиваю.

                      ……………

               Продай муж кобылу с жеребёнком

               Купи шубку-любку душегреечку.

                     Люди-те к обедне

                     Мой муж по дрова,

                     Мой муж по дрова,

                     Да – запрягат меня.

               НА гору-ту сядет,

               ПОд гору-ту слезет,

               К дому подъезжат,

               Да пушше понужат.

               …………………….

               Вот тебе шубка-любка

               Да душегреечка».

 

 После февральской революции в селе пели такие «революционные» песни:                                                                                        

               «Не надо нам министров,                                                                                       

                Не надо нам саря,                                                                                           

                Бей буржуазию, товарищи, Ура!»                                                      Или:  «Сашка» и «Машка» сидят за столом,                                                                    

            А сарь Миколашка пошёл за вином».                                                   (Под «Сашкой» и «Машкой» подразумевались мать и жена царя.)

В заключение несколько обрывков «грязновских» разговоров:

   — Драствуёшь кум! Ну как она жись-та?                                                          

   — Да чё жись: не шАтко, не вАлко, не нА сторону…                              

   — Ну, а кумА-та как, здорова-ли?

   — А чё ей куме-то сделатся, она раздобрела – поперек толшэ.           

   — А парень-от чё у тебя выправился?

   — Да всё такой же, поперёшный! Я этта начал ему выговаривать, дак он на меня ошшетинился. Я, мол, ты чё же парень, до каких пор будешь фулиганить? А это, говорит како твое дело? Да ишшо и ошширяется. Ну, тут уж я не стерпел, сгрёб его за шиворот и нял охобачивать.

Это разговор двух мужиков. А вот разговор двух баб:

  — Здраствуй, Ивановна! Давненкё мы с тобой не видались. Ну чё, ты нынче не хвараш?                                                                                               

  — Да постоянно скудаюсь.

  — Ак ты бы к фершалу сходила мо тот како лекарство бы дал.

  — Ходила я к нему, да ково он понимат фершал-от. Одно свае, што велит ехать в город к дохтуру, а ведь к дохтуру-ту с голымя руками не сунешша. А достатки-те у нас сама знаш какИ.

  — Как там суседка-то твоя живёт?

  — Котора? У меня ведь кругом суседки.

  — Ну, котора много языком-то болтат…

  — А! Это ты про Кудряшиху говоришь. Чё ей не жить-то. У иё ведь не семеро по лавкам, сама себе хозяйка. А постоянно приверёдывается, только я ей халудоре не сколь не верю. Ты сама-та иё давно не видела?

  — Да уж давненько, знать-то уж с год время прошло. Она ишшо и тогда привередывалась, будьто совсем плохо живёт.

  — Наплюй-ко ты ей по ту сторону зубов-то! У иё вон постоянно гости, напьютса, насопутса, дым коромыслом!»

 

       Источники:  Воспоминания Н. Ф. Рубцова о селе Грязновском – 1976 г.

                               Архив В. Н. Рубцова.

 

                                                          Владимир Николаевич Рубцов.