Рубцов Н.Ф. Из охотничьих дневников. «В Грязновском».

8 окт. 1932 г. Охотник-то я, собственно, старинный. Учился стрелять из шомпольного ружья калибра очень подозрительного – без номера. Было это в детстве, жил в соседях у нас мужичёк Володя Козел. Откуда-то, не помню, узнал я, что есть у него ружьё, пришёл к нему, пристал с ножом к горлу – дай стрельнуть. Тот было сначала в оппозицию, да видит у меня уж и слёзы не за горами – уступил. Ружьё старое, проволокой связано, а заряд в нём забит был, до того момента, лет за пять, даже заржавело ружьё. Кое-как «пипку» проковыряли, пороху подсыпали, пистон одели. Взял я его в руки, стволы к земле тянут,  а глаза слезами застилает от радости. Наметился в гуменный столб и спустил курок…
Сам дальнейшее плохо помню, а Володя рассказывал потом – шарахнуло меня назад с такой силой, что я свернулся со своих копылков и минут пять не мог очухаться. В столб всё-таки попал. Было мне тогда лет, не то четырнадцать, не то пятнадцать.
С этого и началось. Заарендовал я у Володи этот самый бомбомёт и не расставался с ним полгода.
Потом попала мне берданка 16-го калибра. Заряжал патроны военным порохом. Припоминаются разные случаи. Например:
Собрались вечером с ребятами за коровами в «сроски». («Сроски» — болото при впадении реки Грязнушки в реку Кунару – В. Р.). А там волки пошаливали. Я конечно с берданкой (не расставался я с ней тогда ни ночью, ни днём.). Иду впереди ребят, берданку держу на изготовке, а в ней патрон с самодельной картечью. Ребята на меня в полной надежде потому, что я среди них считался стрелком отменным. Волка в тот раз мы не встретили, но на обратной дороге у самой деревни пристали ко мне ребята, в мету стрельнуть просят. Поставили доску. Отошёл я на двадцать шагов, встал, как подобает и ахнул… собственно давнул гашетку. Потом чикнул капсель, потом загорел военный порох и картечь моя самодельная медленно, медленно выкатилась из ствола. Собрал я её в карман (не пропадать же добру) и посрамлённый побрёл домой. Авторитет стрелка надолго меня покинул. Этот случай научил, военный порох я стал заливать воском и казусов, подобных этому кажется, больше не было.
Много километров было исхожено с берданкой, много попугано дичи по лесам и полям вокруг села Грязновского и много случаев просится на бумагу. Сподвижничали мы с Серьгой Ивановым, охотником, стойно меня, не последней марки. И тем он особенно был хорош, что имел зятя, человека «сурьёзного», у которого всегда водились в запасе охотничьи припасы(!) Кроме охоты занимались мы с ним и пиротехникой и немало пороху у Серьгиного зятя, у Андрея Дмитриевича ушло на составление разных ракет, фейерверков и т. д. Излюбленным местом нашей охоты по водяной птице, было озеро «Кукуян». Это название старинное, судя по всему, осталось от времён, когда в наших местах сильно было татарское влияние. С тех пор, я так думаю, как Ермак прошёл на своих стругах по Туре и набегом, вероятно со стороны Верхотурья, прогнал татар в степи по направлению Шадринска. Название «Кукуян», как слова – хомут, азям, сабан, армяк, амбар, кнут, кошева и т.д., список которых можно продолжать без конца – остались и вкоренились в быт. Только называют озеро чаще – Барабинское, по имени деревни, расположенной на восточном его берегу. Когда-то озеро было полноводным, но проложили железную дорогу и на берегу озера поставили водокачку. Приговор над озером был провозглашён тогда, когда главный инженер постройки дороги, росчерком пера утвердил «Кукуян» как водоём, из которого надо было добывать пойло для ненасытных паровозов. Сколько лет они лакали воду из озера, я не знаю, но только потом пришлось водокачку переводить совершенно в другую сторону – на речку Кунару. Озеро обмелело, заросло густым камышом и потому стало излюбленным местом для водяных птиц. Ну а где птицы, там и мы. Это уж, как говорят, будьте покойны. Эх, как много ночей провёл я на нём, даже трудно припомнить. И с каким удовольствием я на него убирался после всех житейских преткновений.
В субботу бывало – домашние насчёт бани соображают, а ты скорей управишься по домашности, кусок в зубы, берданку в зубы и за ворота, а тут уж и компания честная, когда Серьга, а когда и ещё кто-нибудь, давно позывные дают. Скорым маршем подле Богомолова в заулок, мимо маслозавода (сгорел потом бедняга), мимо конторы маслозаводской, напересечку дороги станционской и в лес. И прямехонько к семафору, а оттуда уж и озеро видно. Лодки всегда брали у знакомых. Пока направляешься, пока от берега отчалишь, да сквозь камыш пробираешься, уже и перелёт на носу. Эх, как хорошо вечером на озере! В этом месте следовало бы страницах на двух завернуть описание озера вечером. Уж больно оно хорошо! Да боюсь впасть в лирику, да и не суметь мне простыми словами про него написать.

После вечернего перелёта (убил – не убил) первой заботой — сухого моху в лодку, забраться в камыш, где погуще и спать. Спишь, бывало, без заботы, ну и частенько, можно сознаться, до тех пор отхрапываешь, пока солнышко в спину не упрётся. А уж тут, какая охота. Так, разве с подъезда побалуешься.
С удовольствием я вспоминаю теперь об озере, и рад был бы радёшенек, если хоть раз бы ещё привелось на нём побывать. Серьга теперь учится на философа. Умный, говорят – нет спаса!
27 февр. 1933 г. С той поры, как начал писать, прошло больше 4-х месяцев. Много утекло воды с тех и ещё больше пролилось крови безвинных зайцев, глухарей, козлов и т. п. В старой записной книжке случайно увидел названия урочищ в окрестностях села Грязновского: «Шаньгин угол» (Почему Шаньгин угол? – секрет изобретателя), «У Шарикова колодца», «Могильник», «Новины», «Надел», «Аркадкова избушка», «Омелина избушка», «Рахманов колок», «Рубцов лог», «Курятник» (Название укрепилось с моей лёгкой руки. Назвал я потому, что в этом месте жила масса больших птиц: ястребов, сов, даже беркут.), «У бармы», «Волчье болото», «На вороне», «У Журавлёвых», «Кулезнёв пруд», «Каменная горка», «Оленева избушка», «Лесничинская редка», «Лысково», «За угольной дорогой», «У Васильевой редки», «Чебаковская степь», «Долгий мост» и т. д. В книжке было 3 – 4 названия, а начал писать — не удержался, написал больше двадцати. Да и трудно удержаться,…как вспомнишь, сколько мест хороших и ведь во всех этих местах не один, не два раза брожено! Список этот можно продолжать и дальше, так много вокруг Грязновского разных «логов», «колков», «колодцев». Со всеми этими местами я познакомился ещё в детстве и с каждым названием связано воспоминание о каком-нибудь событии. По всем этим местам, я уже взрослым бродил с ружьём в постоянном содружестве или с Серьгой или с Николой Ляпустиным.
Вот интересный случай из детства: На «Волчьем болоте» мы с Генькой – поповским сыном, пробирались сквозь заросли камыша с целью поискать журавлиных яиц для коллекции. И вместо журавлей лицом к лицу повстречали волчицу. Уж не знаю, как она почувствовала себя в момент неожиданной встречи (для неё может и ожиданной – по-видимому, она собиралась защищать волчат), ну а наше самочувствие, было, кажется не завидным. Говорю – кажется — потому, что в чувство мы вошли через два километра от того места и не помним, как оттуда убрались.

У этого же «Волчьего болота», в том месте, где оно выходит к реке Кунаре я, Мишка Осинцев и Никола Ляпустин, видели оленя. В наших местах это большая редкость и нам потом мало кто верил, но факт остаётся фактом. Мы не могли ошибиться, так как наблюдали его в течение двух минут, пока он пил воду из речки шагах в тридцати от нас. И как он пил, любовавшись своими рогами в воде, и как потом понёсся по покосу, мне не забыть ни когда. Такие зрелища очень редки, тем более для нашей местности, сравнительно бедной крупным зверем. Некоторые спорили – это сохатый был, но я имел основание утверждать, что это был именно олень, так как незадолго до этого видел вместе с отцом целое стадо сохатых – 9 штук. Их в тот год пригнали к нам пожары, бушевавшие в лесу весной.
Я теперь очень жалею, что не записал хоть коротко о событиях, порой красочных. Как бы хорошо было теперь кое-что вспомнить. Ведь всё-таки давно уж это было и не мудрено, если забылось многое.

Н. Ф. Рубцов

(Редактировал: В. Н. Рубцов – 2014 г.)