Шапоренко А.У. Заселение Южного Зауралья в 40-е – 90-е гг. XVIII века — реперные точки

Об авторе: Шапоренко Алексей Устинович, историк, директор ООО «Выставки. Обучение. Конгрессы» (г. Екатеринбург).

В 1744 году в Исетской провинции, по данным второй переписи, проживало 27 069 государственных крестьян¹. К началу 1756 года каждый восьмой из них покинет прежнее «жило» и поселится кто на южных территориях вблизи Уйской линии, а кто (меньшая часть) на казенных землях в юго-западной части провинции, в отводах Чебаркульской и Еткульской крепостей².

Выявленные впервые архивные документы позволяют лучше понять причинно-следственные связи тех давних процессов и событий.

К пользе высочайших Ея И.В. интересов

Массовый крестьянский исход повлечет создание в июне 1756 года нового дистрикта – Куртамышского. По распоряжению оренбургского губернатора И.И. Неплюева в него включат Куртамышскую, Таловскую, Каминскую, Кундравинскую, Верхнеувельскую и Нижнеувельскую слободы. Исетская провинциальная канцелярия (далее ПК – А.Ш.) обратит внимание губернатора на то, что «за отдаленностию от вышепоказанных состоящих к Сибири Таловской, Куртамышской и Каминской и в дву Увелских и Кундравинской, то есть во всех шести слободах… смотрение иметь за немалым между ими разстоянием невозможно».³

Но даже без последних трех слобод Куртамышский дистрикт станет внушительным территориальным образованием с населением более трех тысяч человек. Через сорок лет, при переписи в октябре 1795 года, в нем насчитают 10 880 мужчин и 11 980 женщин⁴.

В результате добровольного схода крестьян со старых жилищ опустеет немало деревень, а иные слободы утратят значение. Так, например, Окуневский острог вместе с подчиненными деревнями за первые десять лет переселения недосчитается 38,3 проц. населения. За последующие сорок лет численность окуневских крестьян увеличится меньше, чем на тысячу человек, и составит в тридцати двух деревнях и остроге всего лишь 2839 человек⁵.

Кто и когда запустил маховик этих процессов? Что такого было обещано крестьянам, что те столь массово подхватились со своих мест?

«В том поступать, как Вы определили…»

Десятого марта 1743 года в Шадринске встретились глава Оренбургской экспедиции Иван Неплюев и сибирский губернатор генерал-майор Алексей Сухарев. Тайный советник намеревался, вообще-то, ехать в Тобольск к Сухареву. Но сенат распорядился иначе, дав понять, кто при обсуждении «каким пред прежним удобнейшим образом тамошние, то есть Сибирские форпосты учредить, и военных людей по оным расположить и содержать, но также и о дальнейших Сибирских обстоятельствах»⁶ будет играть первую скрипку. Животрепещущих тем было так много, что два сановника совещались целую неделю.

Семнадцатого марта ими было подписано совместное многостраничное «определение», то есть проект, по устройству новых крепостей вверх по Тоболу и на Уе-реке и о порядке заселения порозжих земель «внутрь линии». В правительствующий сенат его доставил нарочный офицер. Тайный советник И.И. Неплюев еще не выступил с командой Сибирского гарнизонного драгунского полка из Шадринска для осмотра и назначения мест под новую Уйскую линию, когда из сената пришел указной ответ: предложенные им обще с сибирским губернатором пункты опробуются. То есть, иначе говоря, одобряются.

Позднее, при даче пустых земель и угодий под новые деревни, слободы и помещичьи имения, Исетская ПК будет исходить именно из этого определения Неплюева обще с Сухаревым от 17 марта 1743 года, опробованного сенатом. И кому-то в удовлетворении просьбы будет – на том основании – отказано.  

Определенныя Ея И.В. зборы збирать по указам

В 1743 году главе Оренбургской экспедиции предстояло заложить, помимо семи крепостей, еще и Оренбург на новом месте. Все это требовало больших финансов. «Между тем денег в распоряжении Неплюева почти не было; поэтому 16 декабря 1742 г. он обратился в Сенат с просьбой, чтобы на предстоящий 1743 год выслали ему на расходы 40,000 р. … В своем представлении в Сенат Неплюев указал и на те деньги, которые не были своевременно высланы в Оренбургскую Комиссию из разных мест, и просил, чтобы Сенат «наистрожайше» подтвердил о скорейшей высылке тех недоимок. Из представления Неплюева видно, что за Казанской Губернской Канцелярией числилось недоимки за 1741 г. 5,306 р. и за 1742 г. 18,444 р., всего же 23,750 руб.; за Исетской Провинциальной Канцелярией было недоимки 25,000 р., что в сложности составляло весьма крупную цифру в 48,750 руб.»⁷

На будущий год планировалось передислоцировать из Уфы в новозаводимые по Уе-реке крепости один из батальонов Уфимского пехотного полка. Сменив весной Сибирский пехотный батальон, он должен был к осени 1744 года завершить начатое строительство. Другой уфимский батальон надлежало вывести из Казани на Оренбургскую линию. В условиях плачевного финансового состояния Оренбургской экспедиции не могло быть и речи об освобождении от уплаты подушных денег и оброчного провианта крестьян, желающих поселиться внутрь линии.

Никто из шадринских, окуневских и исетских переселенцев не получил такой льготы. Ни на год, ни на полгода, ни даже на треть года.

«А во учиненном в 1743 году Марта 17-го дня гсдами Губернаторами Оренбургским тайным советником, сенатором и ковалером Иваном Ивановичем Неплюевым, Сибирским генерал майором Сухаревым общим и Правительствующим Сенатом опробованном определением, – читаем строки указа Исетской ПК, – между протчаго в 9 пункте написано: буде государственные крестьяне ведомства Исецкой провинции за оскудением на прежних их жилищах пахотной доброй земли будут просить, чтоб им поселится на новых пустых местах, как о том некоторые и просят, объявляя, что на старых их жилищах земля выпахана и хлеба против прежняго не родят, а инные объявляют в ней недостаток, оных на такия места селится допущать, а подушныя денги и протчие государственные подати тем крестьяном платить попрежнему где кто платил…»⁸.

Это условие черным по белому прописывалось не только в указах о заведении слобод, но и изначально в прошениях слободчиков: «Приискал я раб ваш поселитца внутрь Исецкой правинцыи на Тоболе реке между Бакланской и Куртамышской крепостями против бору Каминского и называемой речке Каминской построить вновь Слободу и надеюс быть что на том месте поселитца можно до двусот семей и все государственные подати платить будет можно. И не соблаговолено ль будет от Окуневской управителской канцелярии оным вновь явлщимся дать кроме государственных податей насколко лет от всяких мирских случаев льготы и о том Исетской правинцыи благоволено б было в дистрикты дать знать и о том мне повелительныя дать Указы»⁹.

Таковые – «от всяких мирских случаев» – послабления были предоставлены переселенцам кому на год, кому на два.

Дабы указам Ея И.В. ничего в противность учинено не было

Селиться своевольством на землях, отошедших к Российскому государству после заведения крепостей вверх по Тоболу и на Уе-реке, категорически воспрещалось. Оренбургская губернская канцелярия, между тем, не спешила принимать и рассматривать прошения об отводе земель и угодий внутрь линии. Так распорядился тайный советник. В конце сентября 1743 года он сообщал в сенат: «…что касается до Уйской линии, то при оной таких дач до того времяни чинить не велено, доколе оная действительно застроится»¹⁰.

Отвечая на недоуменный вопрос свыше, почему по прошениям штап и обер офицеров все еще не произведена раздача земель вблизи Самарской линии по рекам Кинелю и Кинельчику, Неплюев пояснил, что тем «местам никакова описания еще не было, и для того послан на оные геодезии офицер, дабы все те места  и имеющиеся при них угодья описать и учинить карту, без чего и невидя, как те места к крепостям прилежат, о разделе оных земель и определеней чинить неможно»¹¹.

В том же доношении глава Оренбургской комиссии представил порядок рассмотрения просьб об отводе офицерам и штатским чинам пустых земель: «И ежели кто по силе оного Указа будет просить о даче таких порозжих земель, то велено подавать челобитные командующим штапом, а им на те места, о коих будут просить, посылать обер офицеров с жителми от крепости и велеть свидетельствовать по силе означенного Указа, и, отмеряв те земли и угодья, в канцелярию Оренбургской комисии репортовать, и описи местам присылать, что також де и, состояние просителей в канцелярии Оренбургской комисии разсматривая, определятся и со взятьем указных пошлин даватся владеные указы, а в вотчинную коллегию о том во известие сообщатся будет. А для того с писцовых наказов на все дистанцыи при указех посланы копии со определением, чтоб при осмотрах и при описи по силе оных поступано было, а у просителей иманы б скаски до сколких дворов и каких людей на тех данных им землях будут селить и где подушные денги станут платить, что все при определениях накрепко разсматривано будет»¹².

Что до государственных крестьян, то им следовало писать прошения в управительские канцелярии дистриктов. Оттуда они с первой почтой переправлялись в Исетскую ПК, а из нее – в Оренбург. На рассмотрение ходатайств об отводе земель уходило около двух месяцев. Иногда меньше, как это было с прошением окуневского крестьянина Тимофея Пермякова, процитированным выше.

Написав челобитную 17 февраля 1747 года (за него это, точнее, сделал копиист канцелярии Иван Саблуков), Тимофей Павлович был сыскан к окуневскому воеводе уже через месяц. Там, в приказной избе, ему зачитали указ Исетской ПК, полученный 15 марта: «…по определению Его Высокопревосходителства  Тайного советника и Ковалера Ивана Ивановича Неплюева обще з генерал майором и Сибирским губернатором Сухоревым велено за оскудением на прежних жилищах пахотной доброй земли Исетской правинции крестьян внутрь линии селением допущать и то не были б ближе к крепостям пятидесяти верст. Означенной же проситель Пермяков Слободу строить намерен между крепостьми на самой Уйской линии, а не внутрь оной. Того ради в Ысецкой правинциалной канцелярии определено… что ныне за вышеписанными резоны оному просителю Пермякову на означенном месте Слободу строить позволения дать неможно, ибо оное место на самой линии пограничное. Разве, когда линия учреждена будет позаТоболу и регулярные команды ис крепостей Куртамышской и Бакланской будут выведены, тогда по разсмотрению о поселении том имеет быть представлено Оренбургской губернской канцелярии»¹³.  

Крестьянин Пермяков, если и расстроился, то виду не показал. Через четыре месяца принес новое прошение. И указом Оренбургской губернской канцелярии от 22 августа ему таки дозволили «по удобности мест» строить слободу – другую, на речке Юргамыш.

До этого прочетный указ о заведении слободы вблизи Уйской линии был выдан лишь однажды. Двумя годами ранее, 15 июня 1745 года, Исетская ПК разрешила просителю Антону Лоскутникову и «протчим желающим крестьяном» селиться 200 дворами в месте слияния речки Хмелевки с рекой Куртамыш¹⁴.  

Слободчиково бремя

Приблизительно в то время, когда Неплюев и Сухарев совещались в Шадринске, из шадринских сел Сухринского, Иванищевского, деревень Кайгородовой, Воробьевой и Ивочкиной выехали крестьянские подводы числом с два десятка, а может, поболее. Их путь лежал к реке Миасс, где в нее с левой стороны впадает речка Карачелка.

Для Исетской ПК это переселение стало первым в череде последующих. И, как водится, первый «блин» вышел не особенно удачным. Поначалу желающих строиться в Карачельском форпосте было немало. Канцелярские служители трудились в поте лица, записывая «охотников», составляя и отправляя реестры в Шадринскую управительскую канцелярию. Но не прошло и полгода, как крестьяне, «яко несмысленный народ», стали проситься обратно, наводя «тем своим неспокойным непостоянством канцеляриям затруднение…»¹⁵

В дальнейшем Исетская ПК возложила основное бремя по записке крестьян на слободчиков. Теперь уже они вели книги первичного учета, составляли именные реестры и отсылали их в управительские канцелярии дистриктов по месту платежа крестьянами подушных денег и оброчного провианта. Желающие переселиться могли записываться, впрочем, и в Исетской ПК.

В новые слободы разрешалось записывать крестьян только Исетской провинции. Принимать на поселение пришлых и беглых накрепко запрещалось.

Взглянем мельком на слободчиков.

Куртамышская слобода (1745)–Антон Афанасьев сын Лоскутников 1718 г.р., крестьянин деревни Толстопятовой Окуневского острога. Неграмотный.

Таловская слобода (1747)–Тимофей Павлов сын Пермяков 1717 г.р., крестьянин деревни Луговой Окуневского острога. Неграмотный.

Кундравинская деревня (1748)¹⁶ –Терентий Артемьев сын Халезин 1703 г.р., крестьянин села Замараевского Шадринского дистрикта. Грамотный.

Нижнеувельская слобода (1749) – Осип Селиверстов сын Ильиных 1712 г.р., крестьянин Нижней деревни Теченской слободы Окуневского дистрикта. Неграмотный.

Каминская слобода (1750)¹⁷ –Антон Михайлов сын Захаров 1710 г.р., крестьянин деревни Луговой Окуневского острога. Неграмотный.

Верхнеувельская слобода (1751) –Варлам Михайлов сын Красильников 1714 г.р., казак Челябинской крепости.

Кочердытская слобода (1786)¹⁸ – Михайло Федоров сын Власов 1729 г.р., крестьянин деревни Сажиной Карачельского форпоста Окуневского дистрикта. Неграмотный.

Преобладают в списке, как видим, окуневские крестьяне. Из семи человек только Халезин из Шадринского уезда. К условно шадринским можно отнести, впрочем, также Власова и Красильникова. До переезда в Карачельский форпост первый жительствовал в шадринской деревне Чювашевой, а второй до записки в казаки – в деревне Воробьевой Шадринского уезда.

Обращает на себя внимание неграмотность большинства слободчиков. Как же они тогда записывали в учетные книги крестьян?!

При просмотре реестров засельщиков становится очевидным, что при каждом слободчике были помощники из числа «умеющих грамоте» поселенцев. И таких было не один и не два человека. В конце списков, отправленных в ту или другую управительскую канцелярию, читаем: «К сему доношению вместо слобочика Антона Лоскутникова по его велению крестьянин Лев Шареников руку приложил», «…по его велению Матвей Ковалев руку приложил», «…по его велению крестьянской сын Алексей Кокорин руку приложил». И так далее.

Умение писать-читать для слободчика не было главным. Дар уговаривать крестьян переезжать в новозаводимую слободу тоже не требовался.

Дозволение в том дать должно

От указа о заведении слободы до поселения в ней первых семей проходило несколько месяцев, а то и полгода. От слободчика это никак не зависело.

Приисканное место следовало осмотреть, «измерить в каком разстоянии от новопостроенных ближних при Тоболе реке крепостей оная земля состоит и к поселению слободойбыть способна ль. И притом какие имянно угодья описать с мерою. …И всему тому учинить с описью и мерою план… кои план и о всем том обстоятелные опись и репорт за руками подать в Ысецкую провинциалную канцелярию»¹⁹.

Выполнить эти работы поручалось специально обученным геодезии чинам. Таковых в Исетской провинции можно было сосчитать по пальцам одной руки, и всем хватало работы с избытком. Таловскому слободчику, прямо скажем, повезло: геодезии ученик Никита Калинин прибыл дляосмотра и измерения места десятого октября.

Нельзя сказать, что до приезда геодезиста слободчики сидели сложа руки, не зная чем заняться. Получив копии указа Исетской ПК о заведении новой слободы, управительские канцелярии дистриктов немедленно извещали крестьянских старост, требуя «трикратно публиковать» новость на мирских сходах. Из архивных документов очевидно, что первыми записывались на поселение односельчане слободчика и живущие поблизости крестьяне. А уж потом, мало-помалу, подтягивались ходоки из разных мест, включая самые отдаленные.

Именные ведомости передавались в воеводские канцелярии. Последние списывались с крестьянскими старостами и выборными, требуя сыскать записных «охотников» и выслать их для допроса и дачи «своеручной» расписки.

«Против поданного доношения Куртамышской слободы от слоботчика Антона Лоскутникова Окуневскаго острогу крестьянской сын Иван Иванов сын Показаньев в Окуневскую управителскую канцелярию сыскан и допрашиван. А в допросе показал от роду ему пятнатцать лет, родом он подлинно Окуневского острогу деревни Толстопятовой государственного крестьянина сын, при коем де остроге и положен в подушной оклад в одной душе и платит подушных денег с одной души семи и четверть гривенныя денги и в вышеозначенную Куртамышскую слободу и с положением на него подушным окладом ехать и жителство в помянутой Куртамышской слободе подлинно желает и впредь о том спорить и прекословить не будет. К сему допросу вместо крестьянского сына Ивана Показаньева по его прошению копиист Никифор Человечков руку приложил»²⁰.

В третьем указе управительская канцелярия требовала от мирских старост подтверждения: «подлинно ль оное положенное провианта число и подушных денег там платит» записавшийся на поселение крестьянин. И до завершения переписки было еще ой как далеко!

А между тем вот уже и геодезист пожаловал…

В чем никакого дальнего затруднения не чаемо

Прежде, чем ехать осматривать место, геодезисту надлежало, согласно инструкции, взять из ближних селений понятых – «пристойное число крестьян безызлишества, дабы в том впредь спору быть не могло»²¹. Ответ на вопрос «Зачем?» находим снова-таки в 9-м пункте определения от 17 марта 1743 года: «…толко при всем том (т.е. при отводе земель – А.Ш.) Исецкая провинция должна накрепко смотреть, чтоб оным крестьяном такой земли неотвесть, которая помещикам по грамотам и по крепостям принадлежит или в оброчные статьи включены, чтоб впредь ис того никаких затрудненей и споров происходить не могло». В июне того же года Исетская ПК получает из походной канцелярии Неплюева еще один указ, в котором уже особым, двенадцатым, пунктом подтверждалось «о вышеписанной порозжей земле прежде иследовать, подлинно ль она порозжая»²².

Оброчные места для сезонных промыслов, таким образом, не могли быть включены в землеотвод под новую слободу. Поверенные от крестьян должны были до замежевания подтвердить, что им тем отводом никакого «утеснения» не учинено.

Получить такие «скаски» и подписи от понятых было иной раз делом непростым. Когда в марте 1748 года Антон Лоскутников сообщил в Исецкую ПК «о явлшихся для записки еще на поселение во оную Куртамышскую слободу сверх указного двухсотного числа семей или дворов Исецкой провинции ис крестьян охотниках и о приеме и о записке ему еще в прибавок к прежним семей или дворов до ста тритцати»²³, к слободчику был послан геодезист Михей Мингалев, чтобы отвести «в прибаву» земли и угодья. Из межевого журнала Мингалева видно, что он встречался с поверенными от крепостных крестьян деревни полковника Петра Бахметева на р. Юргамыш и от первопоселенцев строящейся Таловской слободы. Понятые же от Воскресенского села, Окуневской и Чюмлятской слобод, а также от Утятской и Погорельской слобод Ялуторовского дистрикта, несмотря на двукратные письменные требования в управительские канцелярии, так и не явились вовремя, чтобы показать геодезисту свои межи, грани и урочища.

Несоблюдение распоряжений Неплюева могло повлечь длительную тяжбу, как это произошло, например, с юргамышским поместьем П. Бахметева. Когда последний, в ту пору подполковник и воевода Исетской провинции, подал прошение об отводе ему в вечное владение двухсот четвертей «пахатной земли в поле, а в дву потому ж с сенными покосами» при речке Юргамыш, то окуневские крестьяне воспротивились, назвав те земли своими. В спорном челобитье они ссылались на некогда выданные якобы им «отводные земляные книги», а также на то, что ежегодно платят в казну оброк с тамошних горных, звериных и рыбных промыслов.

Разбирательство длилось два года. В ходе следствия выяснилось, что копия владенной грамоты, которую предъявили челобитчики, «явилась не того острогу, но Киргинской слободы… и указ, чтоб збирать с горных и звериных промыслов, был ли прислан и отколь и на какие урочища, о том неизвестно». Признав, что «других никаких данных и отводных книг не бывало», окуневские крестьяне вынуждены были согласиться, что у них «на ту юргамышскую землю в дачу полковнику Бахметеву отведенную никакова права нет, но есть оная порозжая впусте лежащая»²⁴.

Эта тяжба была урегулирована до приезда ученика геодезии Никиты Калинина. Никаких затруднений в освидетельствовании места под новую слободу у него поэтому не возникло. С поселением крестьян в отводы крепостей, как правило, тоже не было особых хлопот. Вся та земля считалась государевой, т.е. казенной. Для осмотра приисканного в чертеже крепости места, тем не менее, обязательно приглашались поверенные от казаков. Возвратившись в крепость, они вводили в курс дела казачьего старшину и выбранных от всех казаков «лутчих людей». Принятое на казачьем совете решение «ко удовольствию» казаков и крестьян доводилось до войскового атамана и Исетской ПК.  

К размножению жила весьма способное место

Место под слободу подыскивал слободчик. Оно должно было отвечать критериям «удобности к поселению». Такое требование содержал восьмой пункт определения Неплюева обще с Сухаревым от 17 марта 1743 года²⁵. Решающее слово, однако, – «к поселению слободой быть способно ли» то место – принадлежало геодезисту. Из наставлений Исетской ПК ученику геодезии Калинину: «И где к поселению на той речке удобное место усмотрится… и где назначено будет и за угодность признаетса, на том назначить подворовое селение места на двести дворов… И ко оному назначить же в отводе пахотных земель, и сенных покосов, и протчих угодей, отмерив во все четыре стороны от того места, где будет по дватцати верст, а вверх по Юргамышу речке далее межи подполковника Бахметева и к крепостям межи не назначивать, как толко что по мере от крепости Куртамышской или Бакланской было за пятдесят верст. А чего в дватцативерстное число к тому месту как от линии, так и от отводу подполковника Бахметева недостанет, то число, расположа, прибавить в другие в две стороны по равному числу»²⁶.

Интересно, что еще до прибытия ученика геодезии Калинина слободчик Пермяков передумал строиться на речке Юргамыш «ниже построенной подполковника Бахметева дрвни например в пятнатцати верстах». Место для селитьбы было назначено в итоге южнее имения Бахметева, на речке Таловке²⁷, от которой слобода и получила свое название.

Застройка новых слобод велась по типовому проекту. Подтверждение этому находим в описании куртамышского управителя секунд-майора Ивана Черкасова «состояния Куртамышского дистрикта» в 1781 году: «Оной Куртамышской пригород стоит на удобном месте при реке Куртамыше, построения имеет по плану, данному от правинциальной канцелярии»²⁸. Получить общее представление о планировке поселений можно из выше упомянутых наставлений Исетской ПК: «…назначить подворовое селение места на двести дворов и разбить кольем, измеряв под каждой двор во удоволствие их длиннику по пятнатцати, поперешнику по десяти сажен и между ими посредине назначить под церкву и площать место ж надлежащее число, тако ж улицы и переулки, а имянно улицу болшую шириною двенатцати, протчие по восми, а переулки по шести, дабы селение то впредь яко в пограничном месте городбою заплота и рогатками обнесть было можно без излишняго тем жителям затруднения и к нечаянному случая во осторожность»²⁹.

Крестьяне-переселенцы, между тем, едва ли не с первых месяцев стремились обселиться в границах всей замежеванной территории. Расселением ведал слободчик. Селиться в отводах слободы где кому вздумается запрещалось. Весной 1748 года геодезист Мингалев упоминает три куртамышские деревни – Нижнюю, Верхнюю и Таловскую³⁰, где он останавливался на ночлег. В последующие семь лет к ним добавилось еще 9 деревень. В самой слободе тогда проживало менее ста семей, то есть не более трети первопоселенцев. В Таловской слободе обывательских домов было в то время и того меньше – семьдесят³¹.

В отводах крепостей крестьяне селились кучнее. В конце 1750-х гг. в Нижнеувельской слободе имелось «крестьянских дворов с 150», в Верхнеувельской – 120 и в Кундравинской – до 80³². При этом все они были заведены позднее.

Такое сосредоточение крестьянских дворов в одном месте нравилась далеко не всем переселенцам:

«Сего Февраля 5 дня в поданном в Исетскую правинцыалную канцелярию Окуневского острогу открестьян Ивана Плотникова стоварыщи доношении написано: в прошлом де 756-м году в октябре мсце по поданному от них во оную правинцыалную канцелярию доношению записалис они для жителства во вновь заведенное село Кундравинское, токмо де во оное не переехали и домоваго обзаведения еще не имеют, а до записки в то село не бывали и как пахотных земель, так и сенных покосов и протчих угодей сами собою не сматривали, а поверили в том якоб всеми угодьи достаточно тамошним жителям. Но по записке де приехав во оное село для посмотрения места и угодей, толко оное им не показалось тем, что пахотных земель, сенных покосов и протчих угодей весма недостаточно, зачем де в то село и переехать им уже охоты нет. И просили тем доношением от того их в Кундравинску переезду уволить, а записать бы и переехать из Окуневска дозволить во вновь построенную Каминскую слободу, в которой де они бывали и тамошние угодья знают, где де против Кундравинского весма достаточнее…»³³

В переезде туда помешательства не чинить

Записавшихся в новые слободы запрещалось удерживать на старых жилищах. Такие попытки, тем не менее, были.

В августе 1747 года Окуневского острога разночинский капрал Сава Вятченин слезно просил воеводу запретить разночинцу Антону Вятченину переезжать в Куртамышскую слободу. Он мотивировал это тем, что при управительской канцелярии «с малолетными в караулах и в розсылках разночинцов всего тритцать человек, ис которых при оной канцелярии в караулы и в розсылки употребляютца в каждую неделю по десяти человек, да из них же по силе присланнаго Ея Императорскаго Величества Указу из Ысецкой правинциалной канцелярии выбираютца для приему и отвозу во оную Исецкую правинциалную канцелярию в счетчики в год по одному человеку, от чего претерпевают немалую тягость». Управитель Рукин запросил от Исетской ПК указаний: «не соблаговолено ль будет помянутому Антону Вятченину при показанной Окуневской канцелярии в караулах и розсылках с протчими разночинцами быть попрежнему и в показанную Куртамышскую слободу на поселение не отпущать, понеже и подлинно ежель вышеозначенныя разночинцы будут записыватца и во оную слободу на поселение из Окуневского острогу выедут, то при канцелярии караулов и розсылок будет содержать некем и счетчиков выбирать не ис кого».

Не получив ответа, окуневский воевода повторно обратился в Исетскую ПК в октябре, когда еще два разночинца братья Котельниковы вознамерились выехать из острога, записавшись в Таловскую слободу. В ответном указе провинциальная канцелярия отмела все возражения управителя дистрикта, повелев разночинца Антона Вятченина и «оных Котелниковых уже в службу в караулы, в розсылки и в поделки и под правиантом в подводы с получения сего Указу не наряжать и тем в строении и в переезде помешателства не чинить и без задержания на поселение отпущать однакъ подушные денги збирать с них до Указу в Окуневском остроге»³⁴.  

Что касается переселенцев из числа крестьян, то указом предписывалось их уже «ни в какия мирския службы и в поделки и под правиант в подводы не спрашивать». Старостам запрещалось включать их в наряды по доставке казенного провианта и фуража в крепости, вывозке соли со степных озер в дистрикты. Их нельзя было привлекать к повинностям по содержанию в исправности дорог и мостов, к заготовке и вывозке леса для общественных нужд, строительству и ремонту казенных магазинов (складов) и зданий, к перевозке почты и ямской «гоньбе». Кроме прочего, чтобы они могли «пашнею и дворовым строением обзаводиться идабы могли быть к платежам государственных податей состоятельными исправно», семьи переселенцев освобождались на два года от рекрутской повинности и от участия в поставках драгунских и подъемных лошадей.  

Записавшись у слободчика, далеко не все спешили переехать как можно скорее. Многие жили на два дома до полугода, успевая за это время и пашней обзавестись на новом месте, и домами построиться, и урожай озимой ржи на старых делянках собрать. Были, впрочем, и такие, кто после записки, что называется, глаз не казали. При вызове в канцелярию эти горе-переселенцы клялись, как один, что «в тое Слободе еще никогда не бывал и жителства не имел или чем еще не обзавелса» и просили «выключить и для поселения в тое Слободу, когда же он ехать и жителство иметь не желает, не высылать…». Отказников публично наказывали батогами и оставляли дома.

Самое время присмотреться к тем, кто устремился осваивать территорию внутрь линии. Обживать новые земли ехали люди «прожиточные». То есть крепкие в хозяйственном отношении крестьяне. Плодородные земли манили, конечно же, и других жителей старых слобод и деревень. Сохранение налогового бремени, однако, служило своеобразным ситом: «И статца может тем, что крестьянство, яко подлой народ, не рассудя того, что скудны или может понадеявся впред на исправу, тогда записались определено, когда же оные крестьяне заподлинно болны и скудны и за тем на житье в Куртамышску переехать невсостоянии, то им до исправы, или и вовсе, быть на прежних жилищах»³⁵.

От перемещения на десятки и сотни верст малоимущие крестьяне могли легко прийти в разорение. Они не смогли бы платить государственные подати. Казне это было невыгодно.

Присоединенные к Российскому государству земли осваивали поэтому те, кто, несмотря на все трудности переезда, способны были в первый же год обеспечить пропитанием и себя, и воинские гарнизоны, поставив бездоимочно оброчный провиант в крепости, и уплатить сполна подушные деньги.

О жизненном уровне переселенцев можно косвенно судить по таким данным. Когда в 1755 году в Окуневском дистрикте разразилась эпидемия крупного рогатого скота, то в Куртамышской слободе пало за год 4 928, в Таловской – 4973 и в Каминской – 1660 голов³⁶. В пересчете на сто крестьянских дворов падеж скота составил в первом случае 411 голов КРС, во втором – 394 и в третьем – 294. Совершенно очевидно, что реальная обеспеченность скотом переселившихся семей была выше, так как часть поголовья после мора уцелела.

И впредь о возврате просить и спорить уже не будут

Ко времени образования Куртамышского дистрикта на его территории проживало 3 042 государственных крестьянина и разночинца. Самыми населенными слободами были Таловская – 1262 человека и Куртамышская – 1215 переселенцев³⁷. В Каминской слободе, застройка которой началась весной 1751 года, насчитывалось 565 душ мужского пола³⁸.  

Расклад мог быть другим, если бы не одно обстоятельство. В июле 1748 года в отвод Таловской слободы были включены смежные окуневские деревни – Белого озера (она же Мала Бела), Караси, Слатких Карасей, Шибаева со всеми их пахотными землями и сенными угодьями. Их жители, переселенцы из Шадринского уезда, обосновались здесь в 1745 году. Исетская ПК велела им «жить в тех старых деревнях попрежнему а быть в ведомстве той Таловской слободы». Окуневскому воеводе тем указом предписали: «хотя слободчику Пермякову места те назначены, но ломать не велеть и в угодьях никакого запрещения не чинить, ибо все люди государственные и одного дистрикта»³⁹.  

Крестьяне Шадринского дистрикта сыграли, несомненно, весомую роль в хозяйственном освоении присоединенных территорий. Только за первые пять лет в Куртамышскую слободу переехали 243 крестьянина из Масленского острога, еще 125 – из подгородных шадринских сел и деревень и 115 человек из Барневской слободы⁴⁰. В Таловской слободе доля шадринцев к началу 1756 года превышала 47 проц.⁴¹ Уместно вспомнить тут и Карачельский форпост, населенный преимущественно шадринскими крестьянами, и Кундравинскую слободу, заведенную выходцами опять-таки из Шадринского уезда.

В конце 1740-х гг. с учетом складывающейся в Шадринском дистрикте ситуации Оренбургская губернская канцелярия была вынуждена перераспределить миграционные потоки. На поселение в Верхнеувельскую слободу велено было принимать крестьян только из Окуневского и Исетского дистриктов. В 1749 году Исетская ПК запретила, кроме того, записывать шадринских крестьян в Куртамышскую слободу⁴².

Не меньшее, а может, даже большее рвение в освоении новых земель проявляли окуневские крестьяне. Сохранилось «росписание, учиненное в Окуневской канцелярии», которое красноречиво являет масштабы экспансии внутрь линии.  К сентябрю 1755 года старые жилища покинули 1650 государственных крестьян Окуневского дистрикта. Из них заселились в Карачельский форпост – 44, в Куртамышскую слободу – 503, в Чюмлятскую – 36, в Таловскую – 480, в Кундравинскую – 22, в Нижнеувельскую – 63, в Каминскую – 233 и в Верхнеувельскую – 269 человек⁴³.  

Нарисовать полную картину миграции крестьян из Исетского дистрикта не представляется возможным. В фондах Исетской управительской канцелярии в РГАДА, к сожалению, отсутствуют какие-либо документы той поры. Но, судя по другим архивным источникам, Исетский дистрикт понес наименьшие демографические потери. В Куртамышской слободе по итогам первого полугодия 1750 года было зафиксировано 192 исетских переселенца⁴⁴, в Таловской слободе в апреле 1756 года – 186, в Каминской слободе – 268 человек⁴⁵.

Объяснение, почему исетские крестьяне переезжали менее охотно, лежит на поверхности. Качество земли в Приисетье было высоким: черноземы составляли до 45 проц. всех почв. Причин срываться с места не было, кроме, пожалуй, одной.

Во второй половине 1740-х гг. в Зауралье значительно усилились гонения на старообрядцев, включая «потаенных», то есть тех, кто, формально являясь прихожанами православной церкви, оставались приверженцами старой веры. Поводом послужил неверно понятый населением указ о том, что отныне якобы можно записываться старообрядцем и за это не накажут. В результате число желающих открыто исповедовать «веру отцов» заметно возросло. Особенно много таковых явилось в Буткинской слободе и в селениях Исетского острога. Встревожившись, Тобольская консистория развязала беспощадную войну против раскольников, пытаясь обратить их увещеваниями, часто удерживая насильно под караулом, в «истинное православие».

От репрессий церкви и светских властей старообрядческие семьи искали спасения в малообжитых местностях. В отводах Куртамышской и Каминской слобод было много дремучих лесов, притягательных для старообрядцев. Только за первые десять лет в Куртамышскую слободу переселились 323 буткинских крестьянина⁴⁶, составив 25,7 проц. от общей численности населения. В двадцати верстах от слободы, ниже по течению реки Куртамыш, ими была заведена, в частности, деревня Коновалова. Исетские староверы, в свою очередь, облюбовали для себя глухой лесной массив в верхнем течении Куртамыша. Деревня Жукова, получившая название от фамилии ее основателей братьев Жуковых, уроженцев Бешкильского села Исетского острога, стала вскоре крупнейшим старообрядческим селением.

В окрестностях Каминской слободы найдут прибежище также многие семьи исетских старообрядцев. Ими будут основаны деревни Губанова, Редутская, Ярковская.

«Это наша земля!»

Авторов определения от 17 марта 1743 года не будет уже в живых, когда поверенный от крестьян Карачельского форпоста Михайло Федоров сын Власов подаст прошение о заведении Кочердытской слободы. И притом не где-нибудь, а в той самой запретной, пятидесятиверстной от крепостей, полосе.
Исетская провинция к тому времени канет в прошлое. Оренбургская губерния станет областью в составе Уфимского наместничества.  Вместе с Челябинским уездом она утеряет право распоряжаться приграничными землями южного Зауралья. В Уфе не то забудут, не то пренебрегут неплюевскими наказами, в частности, его 13-м пунктом.

И когда с дозволения Уфимской канцелярии карачельские крестьяне переедут и начнут строиться в отводах Кочердыкской слободы, вспыхнет и разгорится великая тяжба. Выяснится, что эти земли со всеми угодьями ранее были отведены по указу Оренбургской губернской канцелярии катайским башкирам. Но менять что-либо будет уже поздно. И тогда в споре за межи прольется кровь. Отстаивая свою «пашенку», не кто иной, как Михайло Власов, порубит топором двух башкирцов.

История о том, как заводилась Кочердытская слобода, заслуживает отдельного рассказа. Вопреки правилам мы не ставим поэтому точку в конце статьи…

Алексей Шапоренко

Екатеринбург

Публикуется с разрешения автора. Первая публикация: Генеалогия и архивы : материалы четвертой Всерос. науч.-практ. конф. / сост., науч. ред. Н. А. Антипин. — Челябинск,2022. — 502 с.

Иллюстрации из открытых источников.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹РГАДА Ф. 614. Оп. 1. Д. 86. Л.188 –190.

² РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 479. Л. 748.

³ РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 480. Л. 164.

⁴ ЦГИА РБ Ф. И-138. Оп. 2. Д. 71.

⁵ ЦГИА РБ Ф. И-138. Оп. 2. Д. 75.

⁶ Жизнь Ивана Ивановича Неплюева (им самим писанная). Тип. Грачева и К°, ценз. 1870. Параграф 144.

⁷ Витевский В.Н. И.И. Неплюев и Оренбургский край в прежнем его составе до 1758 г. Вып. 1. Казань., 1889-1895. С. 183.

⁸ РГАДА Ф. 611. Оп. 1. Д. 133. Л. 413 об.

⁹ РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 475. Л. 205.

¹⁰ РГАДА Ф. 248. Оп. 3. Кн. 136. Д. 44. Л. 363.

¹¹ Там же. Л. 363 – 363 об.

¹² Там же. Л. 362 об. – 363.

¹³ РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 475. Л. 204 –204об.

¹⁴ РГАДА Ф. 611. Оп. 1. Д. 234. Л. 5.

¹⁵ РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 475. Л. 1092 об.

¹⁶РГАДА Ф. 614. Оп. 1. Д. 92. Л.157 – 158. Указ Оренбургской губернской канцелярии от 28 июля 1748 г.

¹⁷РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 65. Л. 71. Указ Оренбургской губернской канцелярии от 24 декабря 1750 г.

¹⁸ОГАЧО Ф. 115. Оп. 1. Д. 113. Л. 11 об.

¹⁹РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 475. Л. 1059 – 1059 об.

²⁰ РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 23. Л. 3 – 3 об.

²¹ РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 475. Л. 1066.

²² РГАДА Ф. 614. Оп. 1. Д. 86. С. 508 – 508об.

²³ОГАЧО Ф. И 44. Оп. 1. Д. 44. Л. 12.

²⁴Указ Оренбургской губернской канцелярии от 14 декабря 1748 г. об отдаче в вечное пользование земли и угодий при р. Юргамыш полковнику Оренбургского драгунского полку П.С. Бахметеву и его наследникам. Копия. Из личного архива В.А. Харитонова (Санкт-Петербург).

²⁵РГАДА Ф. 614. Оп. 1. Д. 475. Л. 1058 об.

²⁶Там же. Л. 1058 об. – 1059.

²⁷Там же. Л. 1065.

²⁸ РГАДА Ф. 611. Оп. 1. Д. 234. Л. 13.

²⁹РГАДА Ф. 614. Оп. 1. Д. 475. Л. 1059.

³⁰Таловская (она же и Скоблина) деревня относилась к ведомству Куртамышской слободы, по меньшей мере, до 1757 года.

³¹Рычков, П. И. Топография Оренбургской губернии. 1762 год. С. 180 – 181.

³²Там же. С. 185 – 186.

³³ РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 480. Л. 1228.

³⁴РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 475. С. 859 – 860 об., 1070, 1073 об. – 1074.

³⁵РГАДА Ф. 614. Оп. 1. Д. 92. Л. 224.

³⁶РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 480. Л. 50 об.

³⁷РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 479. Л. 748 об.

³³Там же. Л. 378 об.

³⁹ РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 475. Л. 1125.

⁴⁰РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 477. Л. 585 об.

⁴¹РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 479. Л. 376.

⁴²РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 23. Л. 9 об.

⁴³РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 479. Л. 748.

⁴⁴РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 477. Л. 585 об.

⁴⁵РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 477. Л. 376, 378.

⁴⁶РГАДА Ф. 613. Оп. 1. Д. 479. Л. 748.