Медведев П.В. Воспоминания о первом директоре строящейся Рефтинской ГРЭС и его семье

Предисловие: На сайте есть статья о первом директоре строящейся Рефтинской ГРЭС и ветеране МГБ Гаренских Д.Г. Публикую письмо Медведева П.М., который знал Дмитрия Григорьевича и его семью в детско-юношеском возрасте.

Сразу прошу прощения за пространный и малосвязный рассказ. Слишком толста и мутна линза далёких лет. И кто говорит, что детские годы хорошо помнятся? Скорее — это оправдание для впадающих в детство.

У Дмитрия Григорьевича Гаренского были два сына – Женя 1954г.р., Серёжа 1949 г.р. и дочь Светлана – предполагаю 1940 г.р.  Для нас в то время Света была уже взрослой девицей и мы с ней почти не общались. Взаимно.

В Краснотурьинске Гаренские жили на краю города, в одноэтажном доме на две семьи, приусадебного участка не было, так, невысокий штакетничек в рост человека, калитка безыскусная, но был двухэтажный сарай.

Рядом, в ста метрах, мощный, особенно весной, водопад с плотины пруда – место исключительного притяжения для мальчишек. Ниже — мост через Турью. За ним тайга, в лесу жд пути – «первая линия» (была и «вторая» километрах в десяти).

 А ещё была собака – любимица семьи. Веда — крупная кавказская овчарка, с непростым характером, с обрезанными ушами и хвостом. Зимой мы, пацаны, пытались запрягать её в санки. И получали за это в полной мере. И от неё, и от Дмитрия Григорьевича. Не одобрял, для него пёс был воплощением непреклонности и непокорности, дерзости и силы. Однажды Веда злопамятно, одним движением порвала мне руку. Не жаловался. И он промолчал, но в глазах его я увидел некое, почти одобрение: «Не приставай — это зверь!»

В 1956 мои родители переехали в Краснотурьинск. Мама работала техником в ОКСе, где начальником был Дмитрий Григорьевич. В её очень скромных записках есть такая: «начальник одобрительно отозвался о моём отчёте, отметив точность сметы предстоящего ремонта (электроцеха – доб. моё)». Отец – начальник электроцеха на Богословской ТЭЦ. Отсюда наше знакомство. Не помню, впрочем, чтобы дружили семьями – возможно из-за разницы в положении?

О своём прошлом Дмитрий Григорьевич никогда не говорил. Не демонстрировал ни кителя, ни наград. Не рассказывал о войне и о своём в ней участии. Участники войны не любили об этом говорить. Тем более посторонним.

Все мои знания и воспоминания – детские. Примерно такие:

Мне было шесть лет, когда Дмитрий Григорьевич взял меня на охоту. Была прохладная осень, но сухо. Взрослые безуспешно пытались подстрелить какую-нибудь дичь, только без натасканной собаки выгнать зайца или поднять глухаря безнадёжное занятие. Все набегались и, сидя у костерка, просто отдыхали, смеялись, ели, пили. А мы, мальчишки, были на подхвате и оруженосцами. И истово исполняли свои обязанности, то есть не расставались с вверенными ружьями.

В благодарность за исполненный долг нам позволили пострелять. Мне не под силу было держать ружье на весу. Двуствольную «фузею»,  как Дмитрий Григорьевич называл свою двустволку 12-го калибра, он определил на сучок и, смеясь, указал цель. Он был очень доволен вылазкой на природу  отдыху в своей компании.

От счастья, что меня тоже отметили, в восторге до головокружения я нажал на крючок и… Отдача в центр живота, прямо в солнечное сплетение была оглушительна. Взрослые даже предположить не могли, что малыш не знал, как стрелять. Долго, лет до десяти, я избегал общения с ружьями. Упорно отказывался.

Но однажды Дмитрий Григорьевич решил, что это недостойно. Та же фузея опять была водружена на сучок, я отказывался, но все, смеясь, настаивали. Крепко прижав приклад к плечу (теперь-то только так!), зажмурившись, нажал на гашетку. Раздался тихий шелест… И дробь выкатилась из ствола. Заряд был презрительно минимальный. И опять все хохотали. И после я уже с удовольствием мог стрелять по-настоящему!

Патроны Дмитрий Григорьевич, как истинный охотник, всегда снаряжал сам. В латунную гильзу запрессовывал капсюль, мерным стаканчиком засыпал порох, укрывал пыжом. А мы, его помощники, пыхтели с чугунной дробокаткой — катали дробь нужного калибра.

Но ружьё не полюбил. Иное дело пистолет! Наградной ТТ. Тяжелый, вороненый! Серёжа обнаружил его на платяном шкафу (!). Там же была пачка патронов. Уже в лесу, двумя руками, оскалив зубы, я выстрелил. Отдача была столь велика, что рукоять чуть не вырвалась. А рядом стоял, сгорая от нетерпения друг. И пусть кисть, между большим и указательным пальцами разбита в кровь, пусть все пули ушли в «молоко». Я был счастлив.

Пистолет был уложен обратно, но притягивал взоры. Дворовые друзья не верили нам, рука забинтована. А потом Дмитрий Григорьевич узнал. Не буду рассказывать, чем всё кончилось для задней части спины Серёжи. И куда подевался предмет вожделения неведомо до сих пор.

В 1963 мы переехали в Свердловск. Отца пригласили в Свердловэнерго. Отсюда мне известна фамилия Трачука. К Гаренским несколько раз приезжал в Рефт. Они жили в посёлке из нескольких одноэтажных щитовых домов, каждый на две семьи, в лесу – километра два от автодороги. Переписывались, только писем я не сохранил. Увы.

Серёжа мечтатель. Мы пытались сделать маску, ружьё из велосипедного насоса, ласты – всё для подводного плавания. Он всерьез обсуждал, моделировал систему фанерных крыльев, выдумывал способ крепления и управления. Подвешивал к бумажному, из тетрадного листа, самолётику пластилиновые грузики — рассчитывал площадь крыльев, способные нести 30-килограммового пилота. Я впервые слышу слова: закрылки и угол атаки. Серёжа был фантазёр и романтик и, потому, реалист. Реально всё переносилось на зиму, тогда возможное падение смягчится снегом. Место для испытания – обрыв ниже плотины пруда.

Серёга так и не полетел. Что охладило мечты о полёте? Морозы, отсутствие фанеры или новые идеи? Романтики не летают. Он мне оставил чувство вины и эту возможность

В 1965 (после восьмого класса!) мы, с Сергеем и его двоюродным братом из Режа, тайком от родителей «сбегали» на Денежкин камень. С последней станции взяли азимут. И вперёд! По болотам и горельникам. Был сплав на плоту. Через день в шивере потеряли плот. И все вещи. Через неделю уже брели, питаясь сыроежками и кедровыми орехами. Но на вершине побывали! Сергей был сильный, волевой, как и его отец, человек – «Мы должны дойти!» Позднее это предопределило моё увлечение альпинизмом. Своего первого сына я назвал Сергеем.

Встретили стойбище манси. Дети и женщины спрятались в чуме. Старик (тёмная кожа лица, укрытая слоем дегтя от мошкары, вся в морщинках, глазки доверчивые, для нас ему, наверно, лет сто, не меньше!) восхитился нашими трехствольными из 15-мм медных трубок, самопалами. И предостерёг от встречи с росомахой, показав следы когтей на коре сосны. Но авантюрная юность! У нас же самопалы были заряжены самодельными жаканами!

Оружие делал Сергей. Моя задача – приобрести порох и капсюли. В Свердловске, на улице 8-е Марта в магазине «Охота» мне, 14-ти летнему мальчишке, продавали дымный порох «Олень» по 51 копейке за полукилограммовую пачку! O tempora, o mores! 

Об этом авантюрном походе моя мама узнала, когда мне было 35. А Дмитрий Григорьевич не узнал никогда. В 1967 Сергей трагически погиб – неосторожное обращение с оружием. Деталей не знаю. Я тогда уже жил в Ижевске. И моя связь с Гаренскими прервалась.

Позднее неоднократно пытался найти о них сведения. Безуспешно. И потому для меня Ваша работа — как свежий глоток воды из родника, как утренний восход из зыбкого тумана. Видимо настало время, когда становишься по–стариковски слезлив. И болтлив. Сам не ожидал, что тема так тронет меня.

 Вот фотография (из статьи). Дмитрий Григорьевич молодой офицер. Аккуратно зачесанные назад тёмные волосы, подчеркивают высокий лоб. Недоверчивый, проницательный взгляд умного человека. Упрямая сжатые губы, непримиримая складка. И утомлённые глаза, не умеющие прощать чужим ошибки.

На позднем снимке у него, пожившего и уже пережившего многое, глаза присыпаны усталостью, скорбная складка губ, но взгляд тот же. Неуступчивый взгляд сильного человека.

Только ничто не проходит бесследно. Предательство, измена – непростительны. И на последней – стариковская безнадёжность и глубокая обида.

Смотрю, а в горле набухает сухой ком, тогда чтобы сглотнуть наполняю новый бокал. Мне хватает мужества рассматривать снимки, но нет сил удержать в верхней части горла предательские спазмы… И тревожная, отрывистая, как гитарные аккорды, мелодия сотрясает мое тело.

Вечная память Дмитрию Григорьевичу — настоящему человеку и герою.