Рубцов Н.Ф. Из охотничьих дневников. «Михалыч»

Предисловие: Здесь размещены страницы из охотничьих дневников Рубцова Н.Ф. (16.12.1905 -30.09.1983) — лауреата Государственной премии СССР, соавтора первой книги о городе Асбесте «Город горного льна».

Николай Федорович Рубцов родился в с. Грязновское. Окончил земское училище. В 1918 — 1919 гг работал переписчиком в Грязновском лесничестве.  Затем  приехал на асбестовые прииски.  Начинал трудовой путь учеником чертежника, затем конструктором проектного бюро треста «Союзасбест». Участвовал в разработке проекта фабрики № 3. Более сотни проектных работ выполнил за период с 1926 по 1943 год. Провел огромную работу по усовершенствованию методов обработки асбестовых руд и механизации трудоемких процессов. Активно посещал занятия литературного кружка «Руда», сочинял фельетоны, зарисовки, рассказы, стихи, публиковался на страницах «Асбестовского рабочего», в журнале «Рост» Свердловской писательской организации, занимался оформительской работой. В музее Н. Аввакумова к юбилею асбестовой промышленности в 1945 году подготовил красочный фотоальбом, выполнил проект и руководил работой по созданию большого стенда «Союз-асбест» для областного краеведческого музея.
Н. Ф Рубцов был награжден Государственной премией, орденом Трудового Красного Знамени, медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941-1945гг».

Николай Федорович был охотником, любителем природы и замечательным краеведом. Я включал фрагменты из его неопубликованных записок в некоторые свои статьи. Эти записи из охотничьих дневников также ранее не публиковались. Они редактированы и любезно предоставлены сыном автора — Рубцовым Владимиром Николаевичем. Биография Владимира Николаевича также связана с г. Асбестом, горной промышленностью и краеведением. Она заслуживает отдельной статьи.

Надеюсь, что эта публикация не будет единичной и  откроет серию статей Николая Федоровича Рубцова.

Юрий Сухарев

6 авг. 1934 г. На днях в «Уральском рабочем» опубликовано разрешение на охоту. Охота на всех птиц, кроме рябчика с 1 августа. На козла (самца) с 1 октября. В открытие втроём пошли по маршруту: избушка на «Пещерной» — плотина в «Рассохах» — по-за Малому Рефту до нового кордона (Контрольный) – Большой Рефт у устья Серебрянки – Тёплый Ключ – Асбест. В избушку (Избушка стояла там, где дорога в пос. Рефтинский пересекает р. Пещерную. Сгорела в 1939 г. – В. Р.) мы пришли рановато, но бродить больше не хотелось. Знакомимся с новым сторожем Нарпитовского сена: Михалыч. Оказалось, что это он и строил два года назад эту избушку. Роста он маленького, тщедушный. С виду выглядит подпаском, а возраст уже солидный – 56 лет. Когда мы пришли, он вырезал в кустах черёмуховый «шонпур» — «ружьишко пошоркать, а то третьего дня стрелял вон в то пятнышко и не пошоркал его. Да и купил не чищенное, пополоскал только в речке, тем и кончилось». Ружьё он купил, рассказывает, нынче за 70 рублей. Старое, расшатанное. Переломка старого, старого образца, бокового боя. Я заглянул в ствол, в рассуждении раковин и только, только разглядел небольшое отверстие диаметром пять миллиметров. Так сильно оно заржавело. Он мне говорит: «Ты на это не смотри, што заржавело. Для его ржавчина, что девке пряники. Чем больше ржавеет, тем сильнее бьёт. А ружьишко старых царей, из него толк выйдет». На моё замечание о том, что чем больше заржавело ружьё, тем легче превратить его в инструмент для ковыряния в печи – он даже не обиделся. Оказалось, что он глухой, да так сильно, что приходилось кричать на весь лес. Избушку он починил, сделал новые нары («в прошлом годе какая-то блудня сожгла две нарыни»). Даже печку думает перекладывать. Дело, говорит, только за бадьёй («Бадью бабы утащили с ягодами – глину не в чем размешать»). На вечеру, когда около избушки уже развели костёр, я пошёл подле речки и в шагах в двадцати от избушки, увидел щуку. В избушке нашлась тонкая проволока, быстро соорудили из неё петлю. Осторожно завели петлю щуке за жабры и через пять минут, щука лежала в котле, порезанная на части. Михалыча пригласили в компанию. Уха вышла замечательная.

Уже совсем поздно подошли ещё трое охотников — знакомые, с третьей фабрики. Поговорив с ребятами, мы трое, на правах хороших знакомых, вместе с Михалычем забрались в его избушку. Трое, вновь пришедшие, остались у костра «гнуть ободья». Позднее они смылись под зарод. Михалыч долго нас потешал своими рассказами. О некоторых из них неудобно упоминать на бумаге, веществе культурном, привыкшем к более деликатному разговору. Короче говоря, он рассказывал о том, как в молодости с женщинами умел обходиться и как ему от них, отбоя не было. Несмотря на то, что старик немилосердно врал, слушать его было интересно. Его рассказ, как он четверть вина выиграл, уморил нас до слёз. Рассказывал он и из своей охотничьей практики. Например: -«Туто-ка осина пала, (он ткнул рукой куда-то в лес), я смотрю свежо поглодано. Зуб-то крупной, видно, што звирь глодал. (Старик сохатого называет «звирь». Между прочим, в Сибири сохатого также зовут зверем. Старик называет ещё «звирь – лосишко»). Ну чё, я давай скрадку делать. Сделал скрадку-ту у самой осины, ушёл в избушку, поужинал, отдыхать лёг. На другой день, до свету пришёл на место-то, сел, порошка повалила. (Дело, по его словам, происходило в 1932 году, осенью). Сижу, слышу, идёт звирь-лосишко, только сучья трещат. А ружьё-то у меня было шонпурное, одноствольное. Я пистон переставил, курок поднял. Он подходит ко мне к самому, да скрадот у меня и уронил. Я стою, на его смотрю — он на меня. Поест осину то – опять взглянет, а у него на рогах-то восимь отростелев, думаю, как заденет меня ненароком, я и в дух растянусь. Намитил ему в ухо. Чак. Осечка. Он повернулся, посмотрел, да рогом-то меня эдак возьмет, пошевелит. Я переменил пистон, да опять чак. Опять осечка. У меня уж зуб на зуб не приходится, а он меня всё рогом трогает Я третий раз чакнул, он повернулся, пристально на меня эдак посмотрел и ушёл. А на рогах-то у него воснмь отростелев». В голосе старика послышалась неподдельная грусть. На этот раз мы не хохотали. Неудобно было так грубо прервать его трогательное воспоминание о событии, которого, разумеется, не было, но рассказу, о котором он сам так искренне верил. «Вот зато — оживился Михалыч – я медвидя убил, вот это вот да! Жарил его потом, ох уж и скусной! И ведь как убил то смешно – сонного. Я иду эттака угором-то, а вот эк-ту болотина, он слышь, спит у болотины-то, только храпоток стоит. Я подобрался поближе, да ему прямо в голову и бахнул. Здоровый медвидь». Просто не Михалыч, а барон Мюнхгаузен какой-то. По вранью, мало кто с ним потягаться сможет.

Поспали мы у Михалыча хорошо. Утром к восьми часам были уже у плотины. Вода из пруда спущена. Через Большой Рефт переправились на боту, немного пройдя по правому берегу Малого Рефта, перешли его вброд. За Малым Рефтом такая глушь – красота, но дичи тат таки и нет. Много ели чёрной и красной смородины. Отдыхали в рыбачьей избушке, для меня совершенно новой. Избушечку надо запомнить. В рассуждении охоты на козлов – самое милое дело. Замечательного больше как будь-то, ничего не произошло. . 31 окт. 1934 г. 30-го утром с Василием Ивановичем ушли в лес, проходили день безрезультатно. Он вечером из 68-го квартала ушёл домой, а я двинулся на Пещерку к избушке. Пока шёл, совсем стемнело. Подхожу к двери, а на ней два замка висят. Я на крышу – из трубы теплом разит. Видимо старичёшко только днём куда-то ушёл. Ну, думаю, буду ждать. Развёл костёр, давай около него мёрзнуть. Вот уж восемь часов, вот – девять. Не придёт мой хозяин. Невесело мне тут стало. Время уж много, темнота – в глаз ткни, думал домой двинуть — ну куда пойдёшь, в такую темь? И вдруг вспомнил, даже подпрыгнул от радости: да ведь окно есть! Маленькое, но всё-таки окно. Находится оно в крыше. Выставил я осторожно раму, амуницию свою спустил вперёд себя, разделся и одежду всю туда же. Сам пролез с большим трудом. Вылез потом, набрал воды в чайник, набросал в избушку дров, влез обратно, окно закупорил. Ну, теперь я кум королю! Напившись чайку, растянулся во все нары спать, кажется, никогда в жизни не приходилось спать с таким аппетитом, как в ту ночь. Утром, уходя из избушки, оставил Михалычу рубль и на нём кучку махорки. Вот удивится! До сих пор у него только крали, а тут на тебе! Вот, скажет, есть же ведь добры-те люди. Ночевал какой-то – рупь денег оставил, да махорки. Ну, понятно, и приврёт что-нибудь Михалыч при этом — без этого он не может. * За день видел я четырёх сохатых, штук восемь козлов и несколько глухарей. Домой принёс одного глухаря. * (Приписано позднее – В.Р.) Так и было. Михалыч потом рассказывал:- «Ночевал у меня какой-то добрый человек: оставил мне десять рублей, осьмушку махорки, да пачку папирос».

Н. Рубцов
(Редактировал: В. Н. Рубцов – 2014 г.)