Сухарев Ю.М. Предания и были моего рода

Мне повезло: с рождения и до школы я проживал в доме деда. Затем еще долго, до взрослых лет, имел возможность общаться и с дедом, и с бабушкой. Речь идет о родителях моего отца – Илье Васильевиче и Марии Семеновне. Они были людьми из 19-го века. В моей памяти они сохранились по 60-70-м годам 20-го века. А рассказываю о них в третьем десятилетии 21-го века.

Я любил слушать рассказы стариков о прошлом. Дед делился воспоминаниями (как это часто бывает у мужчин) в состоянии легкого подпития. Бабушка же углублялась в прошлое, жалуясь родственникам на деда (было на что), припоминала и очень давние ситуации, когда тот вел себя не лучшим образом (мягко говоря).

Рассказы те не были записаны и лишь частично сохранились в моей памяти – прошло 50 лет. Да и рассказчики говорили о событиях полувековой давности, надо делать поправку и на их память. Что-то сохранилось в пересказе моей матери, со слов бабушки Марии и других родственников. Называю совокупность этих сведений родовыми преданиями. А предания нужно проверять объективными средствами, когда это, конечно, возможно.

Сначала о происхождении моих пращуров. Надо сказать, что из их уст  ничего на эту тему не слышал, скорее всего, они ничего и не знали.

Дед мой, Илья Васильевич Сухарев, 1896 года рождения. Родился в деревне Сажино Птичанской волости Челябинского уезда Оренбургской губернии. Сегодня это Шумихинский район Курганской области.

В метрической книге Казанско-Богородицкой церкви села Птичьего Челябинского уезда Оренбургской губернии сделана запись о том, что 12 января 1896 г родился, а 13 января крещен младенец Илья. Родители: деревни Сажиной крестьянин Василий Григорьев Сухарев и законная жена его Надежда Евдокимова. Восприемники: той же деревни крестьяне Александр Симеонов Сухарев и  Ксения Александрова Сухарева.[i]

Семья его прапрадеда Петра Ильина Сухарева (пятеро сыновей) переселилась в деревню Сажина из д. Алени Брянского уезда Орловской губернии в 1846 г[ii]. Деревня эта упоминается с XVII века; до 1760-х годов  находилось во владении  Брянского Спасо-Поликарпова монастыря[iii].

Переселение имело организованный характер – в д. Сажину определили 16 семей из Аленей, в с. Птичье – 8.

Сам Петр Ильин Сухарев умер в 1843 г на своей старинной  родине. В Сажину переселились его сыновья. Первый —  Иван , 41 года (возраст его и родственников по сост. на 1850 г). У Ивана Петрова жена Авдотья Иванова, 39 л. Его дочь Степанида, 7л.

Ивана Петрова сыновья: Василей (умер в 1848 г), Папа (умер в 1842 г), Парфен 10 л, Григорей 3 л.

2-й сын Петр 27 л. Петра Петрова жена Агафья Андреева, 30 л. Его дочери Арина 6 л, Анна 2 г.

3-й сын  Семеон отдан в рекруты в 1836 г.

4-й сын  Синафонт 23 л. Синафонта Петрова жена Василиса Степанова, 25 л. Синафонта сын Степан ½ г.

5-й сын Семеон 20 л.

Григорий Иванов Сухарев, судя по всему, и есть дед Ильи Васильевича, о котором мы ведем речь[iv].

Жена Ильи Васильевича (моя бабушка) — Мария Семеновна, в девичестве Кожевникова.

Род же Кожевниковых  связан с Зауральем более 300 лет. Старший известный его представитель – Герасим Кожевников (родился около 1630 г и умер в последней четверти 17 века). В 1695 г двое его сыновей Иван и Трофим  были переведены из Шадринской слободы в Барневскую «на отсыпной хлеб»[v].

В 1702 г они крестьянствуют в  с. Кабаньем Барневской слободы и живут одним двором. «Иван Гарасимов сын Кожевников у него дети Агафон, Козма, Трофим, Харитон, брат Трофим, у Трофима сын Иван»[vi].

Ревизия 1719 г показывает, что братья разделились. При этом Трофим Кожевников уже умер бобылем (т.е. не имеющим земельного надела), а его единственный сын Иван 16-ти лет жил на чужом подворье. Иван Герасимов Кожевников тоже отдал Богу душу, но двор в надежных руках – остались два сына — Трофим (25 лет) и Агафон (30 лет), у Агафона двое своих сыновей (оба Иваны)[vii].

Барневская слобода находилась южнее Шадринской, примерно сказать, это территория сегодня в пределах Шадринского района, примыкающих к Шумихинскому и Мишкинскому районам. Село Кабанье у одноименного озера находится километрах в 10 восточнее с. Фрунзе, известного всем, кто ездил из Шумихи в Шадринск по автодороге.

Крестьянская ревизия 1744 г зафиксировала состояние семей Кожевниковых, продолжающих жить в Кабанском. Там заметный прогресс. Бобыльский сын Иван Трофимов живет уже своим двором и имеет троих сыновей — Лев (12 лет), Леонтей (10 лет), Ефрем (3 лет). Сыновья – это дополнительный надел земли от общества. Позднее родится еще один мальчик – Василий.[viii]

У его двоюродных братьев тоже с рождаемостью порядок.  Суммарно на их дворе 6 сыновей и 2 внука. Один из Иванов Агафоновых взят в рекруты.[ix]

В 1774 г они уже показаны в исповедных росписях церкви села Птичьего Карачельского форпоста — пять семей Кожевниковых. Линия Ивана Трофимова Кожевникова (самого  уже нет) представлены семьями его сыновей – Льва, Ефрема (брат Василий живет с ним одним двором)  и Леонтия.

Другая линия представлена сыном Агафона Иванова Кожевникова Калиной и внуком Агафона – Павлом Ивановым (с ним одним двором жил его родной брат Василий). Это еще 2 двора.

На местности родственники Кожевниковы к 1782 году закрепились следующим образом. Лев (которого в ревизиях упорно именовали Леонтием) своим двором основался в селе Птичьем. Дворы Ефрема (с Василием) и подлинного Леонтия располагались в деревне Сажиной.

Представители другой линии (Агафон и Павел) имели свои домохозяйства в Птичьем. По крайней мере до 1850 г эта диспозиция сохранялась. Семьи множились и расширялись, но внутри своих поселений, перемещения  из Птичья в Сажино, или наоборот, по мужской линии  не наблюдалось. Ни одна ветвь не пресеклась.

Сажинские Кожевниковы и есть прямые предки Марии Семеновны (моей бабушки), т.е. и мои прямые предки, а именно  — по линии Ефрема Иванова сына. Были среди тех же сажинских Кожевниковых, вечных хлеборобов, и люди с  неординарными биографиями.   Осип Ефремов сын Кожевников (родился в 1769) был  взят в рекруты в 1789 году. Служил в Придворной Конюшенной Конторе Его Императорского Величества. От службы отставлен августа 2 дня 1812 года в должности  «Придворный 1-й статьи конюх». В отставке проживал в Сажино.  В 1830 г «выбыл на жительство во в  город Челябу».

Вот родословие отца бабушки Марии по мужской линии.

1.Герасим Кожевников (*ок. 1630 +между 1670 и 1695 гг);

2.Трофим Герасимов сын Кожевников (* ок.1650 +после 1704 до 1710, Барневская сл. с. Кабанье). Жена Ирина Авакумова (?) (* ок.1650  + после 1710 г, с.Кабанье);

3.Иван Трофимов сын Кожевников (*ок.1702 г  Барневская сл. с. Кабанье +после 1750 до 1774). Жена Настасья Анисимова (*1700 * после 1774 до 1795);

4.Ефрем Иванов сын Кожевников (*1741, с.Кабанье, Барневской вол. +1805, д. Сажина). Жена Федосья Иванова  (*1741 +после 1816 до 1934, Сажина);

5.Иван Ефремов сын Кожевников (*1776, Птичанского прихода +1815 ,д. Сажина). Жена Анна Сидорова  (*1781 +после 1850);

6.Иван Иванов сын Кожевников (*1802, д. Сажина +после 1850, д. Сажина). Жена Парасковья Максимова (*1807 +после 1850)

7.Илья Иванов сын Кожевников (*1847, д.Сажина +после 1866, д. Сажина)

8.Семен Ильин Кожевников (*ок.1866 г, д. Сажино + 1943, д. Сажино). Жена Евдокия Назаровна (ур. Иванова).

Мария Семеновна родилась 28 мая 1898 г, крещена 30 мая в церкви с. Птичьего. Родители: крестьяне д. Сажиной Симеон Ильин Кожевников и законная жена его Евдокия Назарова. Восприемники: той же деревни крестьянин Филипп Макаров Кожевников и крестьянская девица Екатерина Назарова Иванова.[x] С большой вероятность можно сказать, что девичьей фамилией матери новорожденной была фамилия Иванова (исходя из данных восприемницы).

Я считал всегда, что позиции старопоселенных крестьян (Кожевниковых) на местности лучше, чем у поздних переселенцев Сухаревых. Оказалось, это заблуждение, если смотреть показатели их хозяйств за 1921 г[xi]. Правда следует  учитывать, что это седьмой год войн (сначала Мировой, потом Гражданской) – с реквизициями и мобилизациями. В 1919 и 1920 г осуществлялась продразверстка. Вдобавок предыдущее лето было неурожайным. Совокупность этих обстоятельств вызвали в Зауралье голод, который стал ощущаться уже летом 1921 г, а зимой перешел в самую жестокую форму.

К голоду мы еще вернемся. Но пропорции хозяйственных показателей все равно сохранялись.

Поселенная ведомость д. Сажино 1921 г зафиксировала 31 хозяйство Кожевниковых и 11 хозяйств Сухаревых. Если в среднем по деревне количество лошадей на один двор составляло около 2-х (512 лошадей на 227 хозяйств), то и среди Кожевниковых и Сухаревых были хозяйства с показателями как выше среднего, так и ниже среднего. Были и безлошадные – 3 хозяйства Кожевниковых и 2 Сухаревых.

Вообще, вторым по  зажиточности в деревне было хозяйство Сухарева Тимофея Андреевича. В семье его 8 человек (из них трое детей до 16 лет). На дворе их 8 лошадей, 3 коровы и столько же телят, 10 овец. Земли за ними было 15 десятин. Опережавшее его хозяйство Потысьева Ивана Константиновича имело 9 лошадей и 7 коров, земли 20 десятин, но и семью 14 человек.

В общем, та имущественная дифференциация, которая имелась, не носила родового характера и ее не было по признаку «старопосельный – новопоселенный». К слову сказать, семьи других переселенцев из брянской д. Алени, Пожиленковых, наших будущих родственников, тоже выглядят очень хорошо в имущественном плане.

Материальную сторону жизни сажинцев мы рассматриваем по следующему поводу: согласно семейной легенде отец Марии (моей бабушки) Кожевников Семен Ильич не благословил ее на брак с Ильей Сухаревым. Не благословил – это мягко сказано. Семен Егорович хотел расстрелять свадебный кортеж, направляющийся в храм с. Птичьего на венчание, из ружья и караулил его. Старший брат Марии – Степан предупредил сестру, и повозки с брачующимися проехали в обход дома невесты, по другой улице.

Собственно, все потомки этой родовой ветви (едва не срезанной прадедовской картечью) должны быть благодарны Степану Семеновичу[xii]. Он родился около 1893 г. Успел повоевать с германцами в составе лейб-гвардии Кексгольмского полка лейб-гвардии рядовым. Во время боя 25.10.1916 у д. Шельвов Волынской губернии был ранен пулей в левое бедро, принят 15-м передовым перевязочным отрядом, откуда 7.11.1916 г поступил в Московский госпиталь при институте им. Морозовых[xiii]. Во время Гражданской войны Степан Семенович воевал за красных, потом служил военкомом одного из районов Курганской области. Умер ок.1973 г, похоронен на кладбище д. Горушки Белозерского района Курганской обл.

В метрической книге Казанско-Богородицкой церкви с. Птичьего Челябинского уезда за 1917 г есть запись об этом бракосочетании за № 51. Октября 15-го деревни Сажиной крестьянин Илья Васильев Сухарев, холост, первым браком, православный, 21 года и деревни Сажиной крестьянская девица Кожевникова Мария Семенова, первым браком, православная, 19 лет.

Таинство совершали священники Александр Инфантьев и Виталий Сусликов. Поручители «по женихе: деревни Сажиной крестьяне Александр Семенов Сухарев и Михаил Самбургский. По невесте: деревни Трусиловой крестьяне Михаил Иванов Жмуркин и Евдокия Васильева Жмуркина».[xiv]

Запись косвенно подтверждает самовольство Марии и гнев ее отца: среди поручителей невесты нет родственников Кожевниковых (как бывало обычно), а записаны «левые» люди из другой деревни.

Отчего так люто противился Семен Кожевников выбору свой дочери? Фамильное предание говорит так: семья Ильи Сухарева[xv] имела достаток ниже среднего. Глава семейства больше время отдавал охоте, чем хлебопашеству. Поговорка «Рыбак, охотник дома не работник» возникла не на пустом месте.

Кожевников Семен Ильич с внуками. Фото около 1940 г.

Впрочем, по данным за 1921 год хозяйство их к тотально бедняцким отнести нельзя. В семье 9 человек (невестка Мария Семеновна с сыном Иваном, родившимся в 1918 г, получается, тоже в их числе). Одна лошадь, 2 коровы, 2 теленка. Озимых посеяно в 1920 г 0,75 десятины, яровых – 1 десятина, проса – 0,13 десятины. Всего 1,88 десятины. Это маловато. В среднем же в этот год на одно хозяйство в Сажино приходилось около 2,5 десятин засеянной пашни.

Хозяйство Семена Ильича Кожевникова выглядит посерьезней, особенно в части земледелия. В 1921 г в семье 9 человек, из них 2 в возрасте до 5 лет, один от 5 до 16 (это сын Федор, ему 7 лет), и 6 человек взрослых. Лошадей в хозяйстве 3, две коровы и теленок, 3 овцы, 2 поросенка, пашни 15 дес., в т.ч. озимой ржи 1 десятина, яровой пшеницы 4 дес., проса 0,05 дес., льна 0,025, итого посеяно в 1921 г 5,075 дес.

Видимо, Семен Кожевников желал для Марии лучшего жениха. Не простил он дочери самовольства. И к внукам от этого брака он относился хуже, чем к детям сыновей Степана и Федора (Федор – младший сын, родился в 1914 г.[xvi]). Это я слышал от своего отца. Семен Ильич умер в 1943 г и похоронен на деревенском кладбище, но могилы своей у него нет: не кому было копать могилу, подзахоронен в свежевыкопанную чужую.

Надо сказать, что самые худшие опасения прадеда за судьбу дочери сбылись. Испытанием стали голодные 1921-22 годы. Население деревни Сажино в 1923 г сократилось до 820 человек. По сравнению с 1921 г убыль на 332 человека, т.е. почти на 30 %. Многие умерли от недоедания, многие решили искать спасение в Сибири. Их 31 домохозяйства Кожевниковых в 1923 г осталось 24. Из 11 дворов Сухаревых в 1923 г осталось семь. Умерли от голода и родители моего деда Сухарева Ильи Васильевича. В поселенной ведомости 1923 г его двор уже не показан.[xvii]

Хозяйство Семена Кожевникова, хоть и с потерями, но голод пережило. В 1923 г у него  1 лошадь, 1 корова и 1 теленок, овец и свиней нет, земли 10 десят., засеяно 6 десятин, в т.ч. 2 озимой ржи, 2 яровой пшеницы и 2 овса. Семья сократилась до 5 человек – трое мужчин (Семен Ильич, сыновья Федор и Степан)  и двое женщин (видимо, Евдокия Назаровна и жена Степана). Выбывшие члены семьи – вероятно, дочь и третий сын Семена со своими детьми, сменившие место жительства.

А Илья Сухарев с обязанностями главы семьи справлялся плохо. Он с Марией и сыном Иваном (ему было года 3)  уехал в Сибирь. Сам он работал на какой-то стройке, там его и кормили. А для пропитания семьи ничего почти не давали. Бабушка Мария со слезами вспоминала, что ей приходилось с маленьким Ваней на руках просить по дворам милостыню… Впрочем, может быть это было не в Сибири, а еще на родине. Сейчас уж спросить об этом некого….

Сибирская эпопея отмечена и еще одним семейным преданием. Где-то в дороге Мария Семеновна родила дочь Александру. Пуповину новорожденной отрубил дед Илья плотницким топором, но оставил лишку. Об этом не раз шутили во время семейных застолий.

Дед Илья. Я единственный внук, который вырос у него в доме, на его руках. Он любил меня, гордился моими успехами. Я стал читать года в 4-5 и он просил меня что ни будь прочесть гостям, удивляя их. Сам дед грамоты почти не знал, а бабушка Мария не знала совсем.

Был он охотником (как и отец его) и хорошим плотником. Наличники, ставни, деревянные сани, коромысла, топорища – вот изделия его труда. Причем он пользовался исключительно ручным инструментом, не электрическим. Вообще, электричество пришло в их дом уже на моей памяти, около 1960-го года.

Пенсии дед не получал: колхозную не выработал (в 40-е гг они переехали из Сажино в райцентр), а рабочую не заработал, т.к. трудился в основном в составе строительных артелей и как кустарь-одиночка. По-моему, в конце жизни ему стали платить копеечную социальную. Магазинными подарками он меня не мог порадовать, но дарил самодельные деревянные игрушки и как-то сделал даже большую деревянную машину, которая двигалась вращением педалей.

Когда мои родители переехали в свой построенный дом, мне было лет 5, а я еще долго оставался в дедовской избе. Потом дед привел меня за руку к матери: «Мне не жалко, пусть бы он  у нас жил. Но ведь он от вас отвыкнет».

1957 г, я с родителями.

Я, постоянно находясь рядом с дедом, хотел ему подражать. Лет шесть мне было, когда старики взяли меня в Челябинск на свадьбу тети Лиды (сестры отца, я ее называл няней, была она 1937 г.р.). Обещали мне купить маленький топорик. После свадьбы уже на вокзал идти, а я в слезы: топорика то нет. Ладно, такой оказался у хозяина квартиры, где проходило торжество, и  был мне подарен.

Я с тетей Лидой (ок. 1957 г).

Наверное, с неделю жили с ним на покосе, где-то за селом Птичье. Дед косил, а я выполнял какие-то мелкие задачи: собирал сушняк для костра, сгребал сено. Было мне лет 8-9. Шалаш  дед устроил в старой копне. Там было полно мышей, они буквально бегали по нам ночью, чёрные такие лесные мыши.

Помню, что до школы еще ездили с дедом и бабушкой в Курган, в гости к брату бабушки  Степану Семеновичу. Бабушка очень хорошо  и большим уважением к нему относилась. Жил он в многоквартирном доме, я до этого никогда в таких домах не бывал.

Кожевников Ф.С., брат бабушки, 1914 г.р.

Ездили и на выселок Никулинка, где жила родственница (видимо, сродная сестра) деда Ильи Лукерья (Лушка). Жила она одна с детьми в избушке, дети спали на полатях и на соломе. Электричество было от тракторного движка, включалось часов в 7 утра, а мы приехали раньше.  Лушка попросила деда заколоть поросенка. Палили его соломой, по старинному. Это было погружение в средневековье, такого архаичного быта я не видел ни до, ни после.

Надо сказать, что и домохозяйство Сухаревых современному человеку показалось бы архаичным. Дом на улице Южной в г. Шумиха, который был построен дедом в 1940-е гг, стоял (цел он и сейчас) между озером Чистое и болотом Моховое. И до того, и до другого было метров сто. С болота носили воду для бани (в колодце вода была жесткой). Дом пятистенок, стайка для скотины, баня, погреб во дворе (в доме был также голбец). В стайке много лет  назад свили гнездо ласточки. Их никто не трогал и они обитали там из года в год. Считалось, что если разорить ласточкино гнездо, то птицы могут сжечь дом, принеся откуда ни будь тлеющую  головешку. Они и не мешали никому, только радовали.

Дом деда Ильи, 2016 г

Кстати сказать, рядом стояла изба  Аграфены Митрофановны и Василия Кирилловича Орловых — родителей моей матери. Сваты друг с другом не дружили.  Мы, внуки, должны были выбирать между этими двумя домами. С моей сестрой Ольгой (она на два года младше) делали так, дойдя до места: она бежала  к Орловым, а я к Сухаревым.

Дом Орловых, 2016 г

Дом Сухаревых состоял из кухни и спальни. Его дополняли холодные сени и дедовская плотницкая мастерская.

Главный элемент кухни – печь. Все остальное (кроме железных кроватей) сделано дедовскими руками: столы, табуретки, шкаф для посуды, прикроватная тумбочка, сундук для одежды.

Когда в доме жило много людей – стелили под потолком, рядом с печью, полати. Появлялся младенец – к матке (несущей балке) подвешивали зыбку (люльку). Когда малыш подрастал, вместо зыбки ставили качку (детскую кроватку, стоящую на загнутых полозьях, чтобы ее можно было качать). Все это было сделано дедовскими руками.

В кухне, напротив печи, прибита длинная полка, задернутая шторкой. На ней пачки чая, другая мелочь, а в углу – икона.

Спать они ложились рано (летом – часов в 9). Но и вставали не позже 5, а то и раньше. Вечером, прежде чем лечь в кровать, бабушка отдергивала шторку и что-то долго шептала перед иконкой. Бед было много, и просить было чего. Главная беда: двое сыновей[xviii] (старший и младший) с молодых лет встали на кривую дорожку, которая быстро привела их в тюрьму. Так заблудшие бабушкины чада с этого арестантского пути и не сошли.

Я не видел в наших краях нештукатуреных внутри домов. Так и у деда  – поштукатурено, побелено. Бабушка Мария (баба Маня, как мы ее звали) была очень аккуратной. Раз в год (ближе к Пасхе) белила потолки и стены. Часто красили полы. В доме, при максимальной простоте быта, всегда была чистота.

Огород также был бабушкиным, а она – хорошей огородницей. Пенсию баба Маня не получала, но земля давала ей возможность не только сделать заготовки на зиму, но и заработать копейку. Торговала капустной и помидорной рассадой, иногда и овощами.

Колодец в огороде был причиной двух едва не случившихся несчастий. Рядом с ним стояла бочка для полива. Я и бултыхнулся в нее в возрасте лет трех, когда мать с лейкой ушла к грядкам. Утонуть не утонул, мать успела, но колодезная вода была очень холодной и я простудил ноги так, что положили в больницу. В колодец же  позднее упала моя сродная сестра – ее достал кто-то из соседей помоложе, все окончилось благополучно.

Родственники собирались на «помочь» — вскопать огород весной  и выкопать картошку осенью. Для бабушки Марии это был праздник.  Родниться – помогать друг другу, общаться, она считала наивысшей семейной ценностью. «Вот я умру – вы и родниться не будете», со слезами говорила она….

Дед Илья был другим. Гулякой был и бражником. Но тоже с особенностями. Любил, что бы на «гулянке» (так называл застолье) пели песни и сам их пел (при небольших вокальных данных). «Отец мой был природный пахарь», начинал дед неправильным фальцетом. «А я работал вместе с ём», всяко-разно подхватывали остальные. Именно «с ём», а не «с ним». Почему так, не знаю.

Нужно рассказать о службе деда Ильи в царской армии. Эту историю я слышал от него лично и кое-что запомнил. Дед был призван уже после начала войны с германцами, году, наверное, в 1916-м. Начальную военную подготовку проходил где-то в черте нынешней Свердловской области. Когда я поступил учиться в Свердловский техникум связи, то он не раз говорил, что был тех краях в военном лагере.

После обучения их направили эшелоном на запад, ближе к линии фронта. Это, наверное, было уже в 1917 г. Дед рассказывал, что еще в учебке он показал себя, как удачливый картёжник. По этой причине унтер-офицеры взяли его в свой вагон и дед выиграл довольно много денег за время пути.

В прифронтовой полосе, куда прибыл эшелон, царил беспорядок. Илья Васильевич потерял свою команду и, после некоторого раздумья, решил «повернуть лыжи» назад, т.е…. домой. И это ему удалось. Проверявшим его патрулям рассказывал какую-то историю о направлении его туда-то в такой-то полк. И благополучно вернулся на ст. Шумиху, а в 12 верстах от нее родная деревня Сажино.

Ст. Шумиха

В деревне сказал, что прибыл в отпуск и пользовался среди земляков привилегиями отпускного солдата. Через несколько недель родители стали интересоваться, когда закончится отпуск? На это дед отвечал, де, где находится часть его неизвестно, нужно узнавать у воинских начальников. «Так иди, узнавай». Пару раз он  «ходил узнавать». Доходил до соседней деревни Трусилово и там бражничал у родственников, а вернувшись, говорил, что его полк разыскивают. Однако деваться некуда, через некоторое время ему пришлось все-таки сесть в поезд западного направления.

По вагонам часто проходил патруль. Спасло то, что соседом оказался реальный отпускник — устюйский казак со здоровенной бутылью самогона, оба солдата почти до самой Москвы были для проверок недоступны. Прибыв в столичный Питер, дед тут же, как не предъявивший документов, был направлен в камеру. Видимо это происходило  после февральской революции – беспорядок был уже во всем. Камера представляла собой какой то отстойник, в который помещали и штатских, и гражданских, и мужчин, и женщин. Людей было очень много, и это напоминало базар, вспоминал дед, а не заключение: кто-то даже чем-то торговал.

Держали его не долго, видимо, власти стремились разгрузить столицу от непонятных людей. Я подзабыл детали, вроде как дед убедил, что ему надо переместиться  к своей части в Бугуруслан (почему то), а это родная Оренбургская губерния. Двигался туда с трудом, но, достигнув Оренбуржья, двинул в родное Сажино. От Челябинска до ст. Шумиха ехал воинским санитарным поездом, где подхватил тиф.

Почему  то вылечиться от тифа дед пытался не больнице (были ли они?), а в шалаше у одного из птичанских болот. Но у него получилось. Носила ему еду и ухаживала за ним Мария Кожевникова, будущая жена. Это тоже из семейных преданий, которые я слышал еще при жизни стариков.

Мария Кожевникова (Сухарева)

Мужчины часто отвечают на преданность жен злой неблагодарностью. Так случилось и в этой семье. Дед частенько ругал бабу Марию площадной бранью, а то и поколачивал. Году в 1950-м уехал с бригадой шабашников в другой район и пропал. Бабушка, не имея средств (а младшие дети Владимир (1935 г.р.) и Лидия (1937 г.р.) были на ее содержании), поехала к нему. Оказалось, что дед сошелся там с какой-то женщиной, а про свою семью и думать забыл. Бабушку он поколотил и прогнал. Ей не на что было вернуться домой. Часто и со слезами вспоминала она про это и помнила водителя, который бесплатно довез ее плачущую. Через пару лет дед стал проситься назад в семью. Бабушка спрашивала, как быть, моего отца, который в это время служил в армии. Пустить, конечно, пустили.

Много горя и слез выпало на долю Марии Семеновны. Всегда в работе. Разумеется, никакой бытовой техники (холодильника, стиральной машины, телевизора) в ее доме не было. Все руками, руками… Ткала половики. Лет до 70-ти  старики держали корову. Рано утром разносила молоко по дворам родни. Еще спим, бывало, а бабушка в окно стучит: «Молоко…». Шанежки с картошкой, испеченные ей в русской печке – лучше их никогда не едал. На масленицу готовила сырники – сладкие творожные лепешки, замороженные в сенях. Летом делала квас: каким-то особым образом, с растительными приправами. Холодный, из погреба… Никогда не пробовал кваса лучше. Как я вспоминал его в летний зной, летом 1975 г, в первые дни службы на ракетном полигоне в Кызыл-Ординской области!

В августе 1974 г бабушка тяжело заболела. Отец вызвал меня из Челябинска, где я проходил практику, чтобы  проститься с ней. Меня пустили ненадолго к ней в палату. Увидев внука, она улыбнулась: «На попа стал похож» (волосы у меня были ниже плеч). А дня через два умерла… Я был последним из родственников, кто видел ее живой.

Еще об Илье Васильевиче. Любимый мной и любивший меня дед за свою жизнь «нарезал» столько «косяков», что их хватило бы и на три жизни, и то бы показалось много. При Колчаке (лето 1918 — лето 1919 гг) его удалось как-то мобилизовать. Поставили охранять железнодорожный мост около Кургана. В первый же день весь караул побросал винтовки и рванул по домам. От Кургана до Сажино  километров 100. Шел пешком, все окончилось благополучно.

Не стал он служить и в трудармии. Году в 1943-м направили его в Чебаркуль, где размещалась одна из рабочих колонн Народного комиссариата по строительству. По словам деда там царил беспорядок. Он, уже наработанным способом, вернулся самовольно домой и устроился на Шумихинский шарико-подшипниковый завод: хорошие плотники всегда и везде были нужны. Проработал там не один месяц, пока не попал в поле зрения соответствующих органов. Ему приказали такого-то числа прийти в суд… который и дал ему за самовольство несколько лет лишения свободы. Исполнение наказания тоже началось своеобразно: сказали идти домой, собраться и к вечеру быть в камере. Срок отбывал в Кургане. Сидел он не больше года и попал под амнистию по Указу Президиума Верховного Совета от 7 июля 1945 года  в связи с победой над гитлеровской Германией.

В период раскулачивания (ок.1930 г) дед в составе Комитета бедноты участвовал в акциях по изъятию имущества у сажинцев, признанных кулаками. Угораздило его поучаствовать в раскулачивании семьи… будущего зятя, Пожиленкова Алексея Терентьевича. Зять частенько (в застолье) попрекал тестя: «Ты с моего тяти шубейку прямо с плеч снял». По его словам, отца раскулачили за то, что в семью из приюта были приняты несколько глухонемых ребят, которых сельсовет посчитал батраками. Семья Терентия Евстафьевича Пожиленкова в 1921 г состояла из 8 человек (при этом пятеро до 16 лет). В хозяйстве 7 лошадей, 5 коров, 10 десятин земли (половина засеяна). В 1923 г (после 2-х голодных лет) состав семьи также 8 человек (4 мужского пола, 4 женского), в хозяйстве 4 лошади, 7 коров (в т.ч. 3 теленка), 13 десятин земли (из них 8 засеяно). Батраков нет. По всем данным хозяйство крепкое, середняцкое.

В колхозе Илья Васильевич и Мария Семеновна проработали лет 10. По воспоминаниям отца (1930 г.р.) в отдельные годы за трудодни колхоз рассчитывался довольно щедро. Как-то по осени у Сухаревых не хватило емкости амбара и полученный горох  ссыпали в горницу, а  сами жили на кухне.

Илья Васильевич выкидывал время от времени какие-то «фортели», но важнейшую задачу обеспечения семьи кровом он решал, при скудности средств, подручными средствами, своими руками. Переезд семьи из Сажино в Шумиху состоялся в 1940-е гг. Купили какую-то землянку на улице Махова и хотели построить здесь дом. Весной разлилось непредсказуемое озеро Чистое и затопило половину улицы, вода стояла несколько лет. Практически семья осталась без крова. Им дали участок в конце улицы Чистовской. Дед, при отсутствии материала, быстро построил времянку: из тальника свил (как вьют плетень) двойной каркас (как бы опалубку) и забил внутреннее пространство каркаса глиной, — стены готовы, а крыша уже не проблема. Пока он не срубил дом на ул. Южной, жили в этой времянке.

И отцовский дом строился при непосредственном участии деда и во многом его руками (в конце 1950-х). Дед днем ходил в лес и помечал стволы, которые годны для сруба. Отец же вечером валил эти деревья и вез на стройку (он работал тогда шофером). Дома у нас рубили из березы, сосны в районе нет.

1961 г. Я с мамой и сестрой Ольгой

Уже в преклонном возрасте его звали строители, порой и опытные плотники, советовались, как правильно вывести карниз или фронтон. Я его спрашивал: дед, сколько ты домов построил? Да целую улицу, пожалуй, — отвечал он.

Лет 13 мне было. Мы с другом зимой ходили на лыжах в лес, ставили петли на заячьи тропы. Но косые в них не попадались. Дед узнал и говорит: забери мое ружье, я все равно на охоту не хожу. И отдает мне одностволку и штук десять патронов…

Я, ошалев от радости, повесил ружье на плечо, рассовал патроны по карманам и направился домой. Надо ли описывать счастье и гордость тринадцатилетнего пацана с настоящим ружьем на плече и полным карманом патронов? Такое не забудешь. Это был лучший подарок в моей жизни. Но не самый лучший день в жизни моих родителей,  оторопевших от  такой новости. С дедом они ходили разбираться, но ружье мне оставили.

Дед умер летом 1978 г в возрасте 82 лет. Похоронили его недалеко от бабушки Марии, но не рядом с ней. С ней рядом могила дочери Лидии (тоже умерла в 1978 г в возрасте 41 года). А могила Ильи Васильевича не прижалась к другим, а расположена как-то в особинку…

В конце статьи приведу некоторые слова, которые слышал от моих стариков, и которые сейчас звучат редко.

Блазить – казаться (поблазило – показалось).

Вичка – вица, хворостина.

Вишень – вишня.

Глубянка – лесная клубника.

Гомонок –кошелек.

Жулан – синица.

Зыбка – детская люлька, подвешиваемая к потолку.

Качка – детская кроватка на изогнутых полозьях.

Лыва – лужа.

Морговать – брезговать.

Простокиша – простокваша.

Убродно – трудно проходимо из-за снега.

[i] ГАКО Ф.244.Оп.1Д.824.Лл.1об.-2;

[ii] Ревизская сказка д. Сажина Птичанской волости Челябинского уезда Оренбургской губернии. Электронный архив республики Башкортостан;

[iii] Алень (устаревшее Аленя, Олень) – деревня Клетнянского района, Мужиновского сельское поселение, в 15 км к югу от Клетни, на левом берегу реки Опороть. Упоминается с XVII века; до 1760-х годов — владение Брянского Спасо-Поликарпова монастыря. Входила в приход села Акуличи, с 1873 — села Мужинова. В 1886 была открыта церковно-приходская школа. С 1861 по 1924 в Акулицкой волости Брянского (с 1921 — Бежицкого) уезда, затем в Людинковской волости, С1929 в Людинковском (Клетнянском) районе. В ХХ веке действовал колхоз «Красный боевик», сельпо. До 1979 — центр Аленского сельсовета. Максимальное число жителей 1260 человек (1926);

[iv] Вывод сделан аналитическим путем, метрических свидетельств пока не получено;

[v] РГАДА. Ф.214. Оп.1. Д.1096;

[vi] Крестьянская книга по Барневской слободе 1702 года.  РГАДА Ф.214.Оп. 1Д.47. Л.7974;

[vii] РГАДА Ф.214. Оп. 1.Д. 1587 Л.738 об.;

[viii] Ревизия крестьян 1744 г. РГАДА Ф.614. Оп.1. Д.73.Л.488;

[ix] Ревизия крестьян 1744 г. РГАДА Ф.614. Оп.1. Д.73. Л.490;

[x] ГАКО Ф.244.Оп.1Д.930.Лл.26об.-27;

[xi] Здесь и далее: Поселенная учетная ведомость хозяйств, населения, скота, пашни, посева весною 1921 года. Губерния Челябинская, уезд Мишкинский, волость Птичанская, деревня Сажино. ГАЧО Ф. Р.-83.Оп.1. Д.63 Лл.1-5об.

[xii] У Степана 1-я жена Наталья, долго жила у свекра, умерла от туберкулеза. Дочери Мария и Неля (жила в Свердловске). Кроме Степана и Федора (о нем ссылка ниже), у Марии был брат Михаил (жил в с. Таргул Алементьевского района) и сестра Александра (жила в Катайске, дочь Полина).

[xiii] РГВИА Ф. 16196. Оп.1. Д.15 Именные списки Лейб-гвардии Кексгольмского полка о потерях солдат на фронтах. Документ №206499, Список воинским чинам Лейб-гвардии Кексгольмского полка убитым, пропавшим без вести и взятым в плен, а также раненым и контуженным, с 8 по 30 октября 1916 г.,

[xiv] ГАКО Ф.244.Оп.1.Д.2384.Лл.37 об.-38;

[xv] У Ильи Васильевича Сухарева была сестра Евдокия (член ВКП(б) с 1919 г), у нее 1-й муж Сергеев Михаил (от него сын Петр), 2-й муж Отмахов. Евдокия переехала на Алтай. Еще две сестры Ильи  Мария и Лиза умерли в молодом возрасте от болезни.

[xvi] Метрическая книга за 1914 г церкви с. Птичье. Июля 5 рожден, 6 крещен. Федор. Родители: деревни Сажиной крестьянин Семен Ильин Кожевников и законная жена его Евдокия Назарова.  Восприемники: крестьянин той же деревни Андрей Назаров Иванов и крестьянка Мария Федорова Борисова. Священник Николай Темьянов{?). Из фондов Шумихинского краеведческого музея.

У Федора Семеновича жена Вера Матвеевна. Было 8 детей: Юрий, Лилия, Петр, Нина, Людмила, Галина, Александр, (?).

[xvii] Здесь и далее: Поселенная ведомость для подворного учета основных элементов сельского хозяйства 1923-го года. Челябинская губерния, уезд Челябинский, волость Шумихинская, селение Сажино. ГАЧО Ф.Р.-83.Оп.1.Д.1558 Лл.8-8об.

[xviii] Всего у Марии Семеновны и Ильи Васильевича было 5 детей: Иван (*1918), Александра (*1923), Михаил (*1930), Владимир (*1935), Лидия (*1937).

Статья была представлена в форме доклада на 16-й НПК «Возрождение родословных традиций», п. Рефтинский, 13.02.2021 г.