Сухарев Юрий
Рубцов В.Н. Город Асбест в биографии моего отца – Николая Фёдоровича Рубцова.
Из воспоминаний. Записано 9 февраля 1979 г.
«Асбест теперь большой город. Название это за ним утвердилось в тридцатых годах: 10 июня 1931 года рабочий посёлок Асбест выделен в самостоятельную административную единицу; 20 июня 1933 года рабочий посёлок Асбест преобразован в город того же названия. А до этого было официальное название – Асбестовые рудники (прииски). У нас в селе Грязновском называли еще проще: «Куделька». Мой отец в свободное от сельхоз. работ время, занимался перевозкой асбеста с Мухановского прииска на Грязновскую железнодорожную станцию. Собираясь за асбестом, он, бывало, говорил: «Надо съездить на Кудельку, или: «Поеду на прииск».
Впервые я побывал на приисках, когда мне было лет 8 – 9, значит, в 1913 – 1914 годах. От первой поездки кое-что осталось в памяти. Отец взял меня, когда ездил за асбестом. На дороге от Грязновского кордона до Вороньего Брода запомнились названия: «Глубокие канавы», «Кривой дворик», «Свежий квас». «Глубокие канавы» — это в болотистом месте на протяжении километра дорога была оканавлена. «Кривой дворик» — это оказалось место, где возчики кормили лошадей, а иногда ночевали у костра под кривой березой на широкой поляне. «Свежий квас» — на мою просьбу: «Тятя, я пить хочу», отец ответил: «Молчи ужо, Миколка, скоро «Свежий квас» будет, так там и напьешься досыта». Оказалось это совсем простым делом: рядом с дорогой была вырыта небольшая яма, а в ней вода, цветом напоминающая квас. С шутками, да прибаутками мы все напились этого кваса. Вообще — то ехать было весело. Кругом знакомые люди – соседи: Осинцев Евгений Антонович (жил он через дорогу от нас, пел басом в церковном хоре), Осинцев Андрей Яковлевич, Ляпустин Николай Егорович (тоже жил через дорогу, у него были сыновья Колька и Пашка – мои друзья), молодой парень Петруха Осинцев ехал вместо отца.
Самым интересным местом за всю дорогу был Воронобродский лесной кордон. Тут уж я глядел во все глаза. Сначала сам кордон, рядом с ним пожарная вышка. Дорога от него чуть влево и под горку и прямо на деревянный мост через реку Пышму. Тут мы остановились, напоили коней, сами напились, умылись. Река Пышма, против знакомых Кунары, Грязнушки и Ольховки, показалась мне очень большой рекой. За мостом, на правой стороне дороги – дом куренного мастера, а дальше по обе стороны дороги углевыжигательные печи, дым от которых чувствовался не менее чем за версту. Пышма в этом месте очень красива. В пойме реки буйство черемухи, а дальше высокие берега, поросшие вековым сосновым лесом. От Вороньего Брода до приисков – 10 верст. Но никаких примечательных мест уже не было. Разве только кладбище на 7-м километре от приисков, но оно было расположено несколько в стороне от дороги, где сквозь сосны виднелись редкие могильные кресты.
И вот, наконец, она, эта самая Куделька. Сначала мне отец показал место, где сходились две дороги – наша Грязновская дорога и дорога с приисков в село Белоярское. Недалеко от этого места на Белоярской дороге стояла побеленная больница. Потом на левой стороне дороги стояли два домика, тоже белые, оштукатуренные. Это было мне уже в диковинку: у нас в селе оштукатуренных домов не было. Дальше мы проехали через небольшой посёлок Вознесенского прииска (отец называл его «Малевинским» – видимо по фамилии тогдашнего управляющего прииском), затем – посёлок Коревинского прииска, односторонку – улицу, где были расположены лавки и дома приисковых торговцев, поповский дом и, рядом с ним деревянную церковь на берегу озера по левую сторону дороги. Озеро было кругом в лесу, только на восточном его берегу рядом с дорогой стоял Щучий кордон, названный по имени озера. Дорога от Коревинского прииска шла с юга на север, по бывшей квартальной просеке. Следующим был прииск Поклевского. Тут я увидел конный двор, контору, три сортировки и несколько домов поселка. Потом мы ехали версты три сосновым лесом. По правую сторону дороги сквозь сосны было видно Талицкое озеро, дорога от которого начала забирать влево и, наконец, появился Мухановский прииск, совсем маленький по сравнению с предыдущими приисками. Здесь было мало небольших домиков, дом управляющего Оберюхтина, продовольственная лавка и небольшая сортировка».
Из воспоминаний. Записано 12 февраля 1979 г.
«Второй раз я увидел прииски в 1916 году, во второй половине лета. Со станции Грязновской пришел знакомый – пекарь Мухановского прииска Ярцев Александр Петрович и попросил отца отвезти его на прииск. Отец поехать тогда не смог, а отвезти пекаря напросился я. Было тогда мне десять с половиной лет. В этот раз я разглядел на всех приисках, кроме Мухановского, много проводов на столбах, а на Коревинском прииске – деревянные желоба, тоже на столбах. Ярцев объяснил, что по этим желобам идёт вода. Водой пользуются жители. Позднее я узнал, что эти желоба называются «сплотки», а вода в них подаётся насосом из разреза. Жил Ярцев в небольшом домике, во второй половине которого была пекарня. Я ночевал у Александра Петровича, хорошо выспался, а утром поехал обратно. Отец просил Ярцева, чтобы он направил меня с попутчиком, но попутчика не нашлось, и я поехал один. Доехал благополучно до речки Ольховки, где меня встретил отец».
Из воспоминаний. Записано 13 февраля 1979 г.
«Следующая поездка на прииски была при печальных обстоятельствах 23 марта 1925 года. Мой отец вместе с другими мужиками из села работал на руднике на вывозке бревен из леса. Работал на двух лошадях. И вот как-то ехали с брёвнами. Он сидел на бревне и сращивал завертку. А в марте уже сильно таяло, дорога была леденистая. Сани раскатились, отец упал и виском ударился об лёд. Сразу же наступила смерть. Я приезжал за телом. Схоронили отца 26 марта на Грязновском кладбище.
И я остался в доме хозяином».
Кроме отца в семье были: мать и сестры – Евдокия и Мария. Евдокия старше отца на 2 года, а Мария на два года младше. После смерти главы семьи осталось хозяйство: дом с надворными постройками, две лошади, две коровы. Из сельхозорудий – сабан, две бороны, разный инвентарь, как-то: литовки, серпы, грабли, лопаты и т. д. и т. п. Пахотной земли — около семи десятин и почти десятина сенокоса. Отец не очень растерялся, хотя и было ему всего девятнадцать лет. Сразу же с весны он вспахал, заборонил землю и посеял семена, хоть и не в том объёме, как раньше. Все полевые работы, вплоть до уборки и обмолота хлебов были тоже своевременно выполнены. Кроме того отец ещё успел в тот же год поработать на вывозке бревен там же на асбестовых рудниках, на земляных работах на станции «Екатеринбург I» и на государственной мензульной съёмке. Видимо, одному ему приходилось тяжело и он, поняв, что крестьянина из него не получится, потихоньку начал свертывать хозяйство. Одну лошадь к осени пришлось продать, так как появились непредвиденные расходы: старшая сестра Евдокия вышла замуж. Постепенно, возникла мысль — уехать из Грязновского. Но куда? Посоветовали устроиться в контору на Изумрудные копи. Осенью 1925 года он выбрал день, запряг лошадь в ходочек и съездил на Изумруд. Не понравилось ему на Изумруде: маленький посёлок, мрачное, приземистое здание конторы. Предложили ему должность ученика счетовода. Зашёл он в комнатку, где работают счетоводы, а там обстановка хуже чем в Грязновском сельсовете. Вышел он оттуда и уехал домой, не солоно хлебавши.
А весной 1926 года муж двоюродной сестры Николай Дмитриевич Харчевников, работавший в то время конструктором в Проектном бюро «Ураласбеста» предложил: «Коля, попробуй, говорит, толкнись к нам в Проектбюро, может, что и выйдет».
И вот он, опять на лошадке, в средине марта прикатил на Поклевский прииск. В конторе ему предложили написать заявление и дали на пробу скопировать тушью небольшой чертежик. Положение было затруднительным: он ведь до этого рейсфедера в руках не держал. Но как-то выпутался из положения. Начальник Проекбюро Гаврилов, типичный старый служака, сходил к главному инженеру Петру Филипповичу Гергенредеру и объявил отцу, что он принят на должность ученика-чертежника, с окладом 25 рублей в месяц.
Из воспоминаний. Записано 17 февраля 1979 г.
«23 марта 1926 года я вышел на работу. Всё Проектное бюро помещалось в одной большой комнате, в западном крыле здания управления треста «Ураласбест»(здания этого давно нет – на этом месте карьер). В Проектбюро трудились тогда: Заведующий – Гаврилов; Три конструктора: Харчевников, Ильин и Чагин; Сметчик – поляк по фамилии Правдзик; Инженер-технолог Сатин; Два чертежника: Венчковский и Захваткин; Две копировщицы, ну и я – ученик чертежника. Меня закрепили за Борисом Венчковским. Первое время я даже стола своего не имел. Копировать чертежи приходилось где-нибудь на уголке большого стола, на котором работали копировщицы. В скором времени мне поручили печатание чертежей на синьку. Чертёж на бумажной, а то и на матерчатой кальке помещался на стекло и накладывался синькой. Сверху расстилалась кошма, и всё это накрывалось деревянным щитом. Вся эта громоздкая конструкция выставлялась на свет. Всё это производилось на широком крыльце управления треста. По истечению некоторого времени светочувствительную бумагу нужно было быстро вынуть, занести в помещение и опустить в ванну с водой, где происходило проявление синьки. Синька потом вывешивалась на просушку, обрезалась и свертывалась в форматку. Весь этот процесс занимал немало времени, поэтому большую часть дня я проводил за этим немудреным занятием, а чертить и копировать мне приходилось совсем мало. Но, всё- таки – спасибо Борису Венчковскому – я чертежную науку освоил быстро. Через три месяца стал получать уже 31 рубль, а ещё через три месяца уже в качестве чертёжника был переведен на достройку Ильинской новой сортировки, с окладом 42 рубля в месяц. Где и проработал ровно год, до отъезда в город Камышлов на призыв».
Что же представлял собой Асбест в тот год, когда в нём поселился отец?
У Степана Щипачёва в его автобиографической повести «Берёзовый сок» есть такие строки: «На прииски пришли только под вечер. Лес как-то сразу поредел, и сквозь жиденькие голые сосны я увидел серые постройки, а за ними целые горы щебня и камня. – Вот и Куделька – показал рукой Мишка, тоскливое, брат, место: камень да бараки».
Вот именно: камень да бараки. Да ещё пыль, когда сухая погода. А в ненастье – грязь непролазная, серая, состоящая из жидко размешанной асбестовой пыли. Куделька, видимо, ещё мало изменилась с тех пор, как отец впервые побывал здесь.
Каждый посёлок состоял из бывшего «барского» дома, небольших одноэтажных домов для служащих и квалифицированных рабочих, да нескольких казарм. На бывшем Мухановском прииске казарм не было. Не было в посёлках и тротуаров. Первые (деревянные) тротуары появились в 1927 году. Первая мощеная дорога по Карловке появилась в 1928 – 1929 годах. По рассказам отца во всех посёлках было 2 – 3 велосипеда, два мотоцикла и ни одного автомобиля. Водой снабжались из малочисленных колодцев, из озера и по «сплоткам» из разрезов.
Первые дни после поступления на работу отец жил у Харчевниковых. Это было удобным, жили они совсем рядом с управлением в небольшом доме на берегу Щучьего озера. Далее он не захотел их стеснять, стал искать квартиру, и нашел в посёлке Фрунзе на улице Освобождения. Устроился хорошо. Был свой угол и питался вместе с хозяевами. Прожил на этой квартире полгода и жил бы и дальше, но к тому времени двоюродный брат Василий Петрович получил отдельную квартиру и пригласил отца жить у него. Квартира была на территории конного двора, около театра «Пролетновь». Расположение квартиры было очень удобным, рядом театр, недалеко магазин, да и работать его к этому времени перевели на Новую Ильинскую сортировку.
В 1928 году отцу дали собственную квартиру. Расположена она была на Ильинском участке рядом с магазином, напротив бывшей конторы Вознесенского прииска.
Квартира была не благоустроенная, печное топление, все удобства на улице. Дом был старый, построенный ещё до революции, стены в трещинах. В эту квартиру он перевез мать и младшую сестру Марию. Из этой квартиры Мария вышла замуж и некоторое время они жили вдвоём с матерью.
Потом к ним приехала после развода с мужем старшая сестра Евдокия с дочерью Ритой. После назначения отца конструктором Проектбюро в 1930 году вся семья переехала на Октябрьский участок. Квартиру дали в бывшем «барском» доме, где раньше жил управляющий Поклевским прииском Лозинский. Квартира была большая, но очень не удобная. В доме было 5 топок, а дрова нужно было носить издалека. В этой квартире в январе 1932 года отец женился на Бакуевой Лидии Григорьевне, с которой вместе работали в Проекбюро «Ураласбеста». Здесь родился мой старший брат Евгений. Жили они здесь до отъезда на фабрику имени Коминтерна в январе 1937 года.
Из воспоминаний. Записано 25 апреля 1979 г.
«При мне прошло часть детства «Ураласбеста», отрочество и юность, его совершенство, потом наступили зрелые годы, полные неслыханных свершений. С гордостью могу сказать, что я был не только свидетелем, но и участников этих свершений. Хозяйство комбината в начале его деятельности было весьма не сложным.
В разрезах обливались потом забойщики, вооруженные только древнейшим ручным инструментом. Вывозка горной массы производилась лошадьми, запряженных в колымажки. Энерговооруженность обуславливалась наличием электростанции небольшой мощности и одной силовой установки, работающих на дровах.
Ремонтная база представляла собой две небольшие механические мастерские, с незатейливым станочным оборудованием и одной вагранкой.
На транспорте, с многочисленными конными упряжками соперничали шесть паровозов 600 мм колеи, с двумя сотнями полуторатонных вагонеток «Коппель».
Асбестообогатительных фабрик, в теперешнем значении этого термина, ещё не было. А были так называемые сортировки, в которых происходила переработка асбестовых руд, специально отобранных и измельченных вручную непосредственно в разрезах. Сортировки представляли собой деревянные здания, зачастую простые одноэтажные сараи. Примитивное деревянное оборудование изготавливали на месте.
Ни о какой автоматизации производства в то время и речи не было, даже механизация была в самом зачаточном состоянии. Все машины приводились в движение через трансмиссии, при помощи ременных передач. Промежуточный транспорт между машинами осуществлялся в вагонетках, а то и просто вручную, в мешках.
Особо трудоемкой работой в сортировках была упаковка товарного асбеста в мешки. Делалось это только вручную. На упаковке могли работать только мужчины, причем выносливые и сильные. Зимой, в не отапливаемых помещениях, они, обычно работали в одних рубашках, зачастую мокрых от пота.
По технике безопасности в то время кое-что делалось (например – ограждение машин, приводных ремней и т. п.), то по охране труда, в частности — борьба с пылью в сортировках, совершенно никак не двигалась с места. Из-за полного отсутствия технических решений в сортировках была невыразимая запыленность воздуха, в тысячи раз превышающая современные нормы. Не существовало тогда и норм освещенности.
Можно представить, в каких условиях работали люди».
Новая Ильинская сортировка, на которую отца перевели чертежником в середине 1926 года, принадлежала до революции владельцу Вознесенского прииска барону Жирарду – Де Сукантону. Запроектировал её инженер Вернер Векман. Тогда сортировка в эксплуатацию не была запущена. После революции её частично оборудовали и запустили в работу в составе одной секции. А в1926 году началась достройка второй секции. Позднее эта сортировка стала называться фабрикой № 1. Просуществовала до 1955 года. На месте фабрики был построен завод ЖБИ.
Чертежную грамоту отец освоил довольно быстро и на фабрике работал уже как заправский чертежник. Практика была хоть и не большая, но зато разносторонняя — имел дело и с деревом и с металлом. Руководить его работой на фабрике был некому, нужной литературы почти не было, поэтому доходил до всего сам. Трудности были на каждом шагу, но дело двигалось хорошо.
Осенью 1927 отца призывали на военную службу. Две недели его продержали в госпитале, где обнаружили органический порок сердца. После приезда из Камышлова, в декабре 1927 года он был зачислен чертежником в электромеханический цех «Ураласбеста». За год работы в этой должности было запроектировано и вычерчено много разных построек цеха. А вот когда 1 января 1929 года отец стал работать чертежником Ильинского рудоуправления, то ему пришлось выполнять уже конструкторские работы.
Работать здесь было легче, т. к. можно было учиться кое-чему у конструктора И. И. Кейля.
Да и главным инженером рудоуправления был очень грамотный инженер Сведберг Эдвин Эрикович. При старых хозяевах он был управляющим Вознесенским асбестовым рудником Жирарда – Де — Сукантона.
Из воспоминаний. Записано 12 марта 1981 г.
«Вплоть до февраля 1930 года, когда я был назначен уже самостоятельным конструктором, мне пришлось работать чертежником с выполнением конструкторских работ. Несколько работ было выполнено для Новой Ильинской фабрики. Приходилось выполнять работы и для горной части «Ураласбеста». Так, например – проект компрессорной станции на южной группе разрезов. Приходилось заниматься проектированием совсем не относящихся к «Ураласбесту» работ. Например, проект моста через реку Рефт по дороге на Изумруд. Каждая новая работа требовала новых знаний. Приходили на помощь книги, которых мне приходилось штудировать несметное количество.
Здесь уместно рассказать о своей учёбе. На асбестовые рудники я приехал со следующим «багажом» знаний: Сельская 3-х классная школа, 1-й класс Камышловского городского училища, 2-й класс такого же ранга училища в своем селе, 1-й курс Свердловского педтехникума. «Багаж» этот не был тяжелым. Надо было начинать приобретать знания.
Для начала я поступил на заочные курсы чертежников в городе Ростове – на Дону. Назывались эти курсы «Полиглот». Закончил я эти курсы за 8 месяцев. Потом я надумал поступать на учёбу в Высший Государственный художественно-технический институт («ВХУТЕИН»), учрежденный в Москве в 1926 – 1927 годах. Я имел намерение попасть на архитектурный факультет. Весь 1929 год и начало 1930-го просидел за книгами. По математике, физике и рисунку у меня были репетиторы. Остальные предметы готовил сам. Из «ВХУТЕИНА» получил вызов на приёмный экзамен. В этом вызове было написано, что иногородние могут сдавать в областных центрах. Я и теперь жалею, что не поехал в Москву, а поехал в Свердловск. Экзамен я сдал и получил справку, что имею право на учёбу в ВУЗе. Справку я послал в институт, а в августе оттуда пришло письмо, где мне в вежливой форме в поступлении было отказано. Мотивировка: процент служащих не большой и уже заполнен. Так у меня и сорвалось дело с поступлением в очный ВУЗ.
После этого я поступал на заочное отделение института ИНЯЗ (был такой тогда). В то время была возможность практиковаться в разговоре с американцами, один из них канадский инженер обогатительЧарльз Вэнн Смит работал в нашем Проектбюро. Я довольно сносно начинал разговаривать. Но теорию изучать в ИНЯЗе скоро забросил.
В январе 1936 года я поступил на I-й курс строительного факультета Уральского Заочного Института Технического образования. Нас вскоре передали в заочное отделение Строительного факультета Уральского Индустриального Института, который вскоре стал называться УПИ. Началась настоящая учёба, но подвигалась она у меня слишком медленно. Ежегодно я ездил на зачетно-лабораторную сессию, сдавал зачеты и экзамены. В 1940 году я был переведен на III курс. С началом войны в 1941 году все наши занятия закончились. После войны, в конце 1945 года я получал приглашение продолжить учебу, но было уже не до того. А годы шли. Я уже занимал инженерную должность начальника технического отдела фабрики №3, ездил часто в командировки от Главка в Ленинградский институт «Механобр» (Принимал активное участие в проектировании фабрик №4 и №5), но диплома у меня не было. И вот, после одной из командировок я заехал с отчётом в «Главасбест». Произошёл разговор с начальником Главка А. П. Митюковым. – «Ты, что же, Николай Фёдорович, так и будешь работать без диплома с незаконченным высшим образованием? В промышленность приходят молодые техники и инженеры, мы их ставим, чуть ли не на рабочие места. По поводу тебя нет, но могут быть претензии. Нужно получить хотя бы диплом техника».
В начале 1950 года я подал заявление в горный техникум о зачислении меня студентом на экстернат. По зачётной книжке института мне зачли сданные там экзамены и назначили к сдаче 13 экзаменов. Целый год я готовился и сдавал экзамены разным преподавателям. Вопрос о дипломном проекте пришлось решать параллельно с учёбой. Во второй половине 1950 года мне в «Главасбесте» предложили запроектировать опытную асбестообогатительную фабрику для Актовракского (Тува) месторождения асбеста. Поскольку это проектирование должно было производиться без отрыва от основной работы, я предложил считать этот проект моей дипломной работой. В Главке и в техникуме согласились.
7 июня 1951 года я, перед квалификационной комиссией вывесил 11 листов ватмана с чертежами. Для комиссии я разделал их цветной тушью. Проект приняли на «отлично». Таких проектов там никогда не бывало. Я получил диплом горного техника электромеханика. На этом моё образование и закончилось».
После того, как отца назначили чертёжником Ильинского рудоуправления, его продвижение по служебной лестнице выглядит так:
Февраль 1930 г. – Июль 1935 г. Конструктор Проектбюро.
Июль 1935 г. – Январь 1937 г. Старший конструктор Проектбюро.
Январь 1937 г. — Май 1938 г. Конструктор Комбината асбоизделий.
Май 1938 г. — Март 1940 г. Инженер Проектотдела «Союзасбест».
Март 1940 г. — Ноябрь 1943 г. Старший конструктор «Асбопроекта».
Ноябрь 1943 г. — Август 1961 г. Начальник Технического отдела фабрики №3.
После выхода на заслуженный отдых в 1961 году отец до 1973 года был членом Научно-Технического Совета института «Вниипроектасбест».
В январе 1937 года отца переводили на на фабрику «Коминтерн». Проектбюро, в котором работал отец, начали перестраивать и часть работников распределили по предприятиям. Этот вынужденный отъезд вместе с семьёй продолжался полтора года. Пришлось бросить хорошую квартиру на «барском дворе». Обратно в Асбест он переехал по вызову «Главасбеста» и снова продолжил проектирование объектов «Ураласбеста». В октябре 1938 года семье дали 2-х комнатную квартиру на улице Володарского. Проживали они здесь до декабря 1947 года. В 1939 году родился мой средний брат Сергей, а в 1947 году родился я. В 1940 году умерла сестра отца Евдокия и племянница Рита переехала к ним.
В этом доме они вшестером пережили тяжелые военные годы.
В записных книжках отца перечислено более 90 проектов и работ, которые он выполнил с 1926 по 1961 г. г. Перечислю наиболее крупные:
Проекты рудодробильных установок в карьерах – 4 проекта;
Проект фабрики предварительного обогащения на борту карьера 8-б;
Проект реконструкции Ильинской новой сортировки (фабрика №1);
Проект реконструкции сортировки №1 (Октябрьская фабрика);
Участие в разработке технического проекта фабрики №3 (бригада в составе:
Никаноров, Володченко, Ильиных, Рубцов, Ч. В. Смит);
Проект частичной реконструкции фабрики №2;
Проект асбозуритной фабрики (Сухой Лог);
Проект реконструкции рудодробильной установки (Алапаевск);
Проект обогатительной фабрики для антофиллит асбеста, с участием в комиссии по выбору места расположения фабрики (Сысерть);
Проект рудодробильной установки для Пермской железной дороги;
Проект Невьянского каолинового комбината – объект оборонного значения;
Проект Тайгинского графитового комбината – объект оборонного значения;
Проект реконструкции Красноуральской обогатительной фабрики для переработки графита – объект оборонного значения;
Проект, разработка и монтаж стенда «Союзасбест» для Свердловского областного краеведческого музея;
Подготовка альбомов «225 лет асбестовой промышленности»;
Участие в разработке технических проектов фабрик №4 и №5;
Участие в комиссии конкурса по проектированию установки очистки воздуха по фабрике №3 (в должности учёного секретаря);
Участие в комиссии по выбору места строительства асбестообогатительной фабрики (Месторождение «Актоврак». Тува).
Чертёжная доска, рейсшина, готовальни и другие чертёжные инструменты всегда были готовы к работе и занимали в квартире почётное место вплоть до выхода отца на заслуженный отдых.
Особое место в биографии отца занимают работа в военный период и работа на фабрике №3. Об этом расскажу в следующий раз.
Рубцов Владимир Николаевич
Январь 2024 год.
