Сухарев Юрий
Сухарев Ю.М. Романовы в заточении: духовная жизнь и духовенство
Данная статья в сокращенном виде опубликована: Сухарев Ю.М. Много званных, мало избранных//Журнал Московской Патриархии №5 2018 г., с.62-68.
1.
8 марта 1917 г Главнокомандующий войсками Петроградского военного округа генерал Л.Г.Корнилов в Александровском дворце Царского села объявил императрице Александре Федоровне Романовой о том, что она и вся царская семья находятся под арестом.
Решение об этом было принято накануне Временным правительством. Тем же постановлением предписывалось «доставить отрекшегося императора в Царское Село»[1].
9 марта к месту заточения доставляют Николая Александровича, и семья воссоединяется, но все они уже в новом статусе. Режим содержания был гораздо строже, чем домашний арест: дворец охранялся полком солдат. Более того, вскоре и поведение монаршей семьи внутри отведенного ей периметра было регламентировано до абсурда.
П.Жильяр: «После обедни Керенский объявил Государю, что принужден разлучить его с Государыней, что он должен будет жить отдельно и видеться с Ее Величеством только за столом и под условием, что они будут разговаривать исключительно по-русски. Чай они также могут пить вместе, но в присутствии офицера, так как прислуги при этом не бывает»[2]. Александра Федоровна пишет в своем дневнике 27 марта: «Н<иколаю> и мне разрешено встречаться только во время еды, но не спать вместе»[3].
Понятно, что никакого практического смысла в таких требованиях не было. Новые временные правители России стремились унизить семью вчерашнего монарха, дабы показать себя в глазах распропагандированной общественности подлинными «борцами с царизмом».
Романовы переносили это смиренно. Александра Федоровна: „Поступать так с Государем, сделать ему эту гадость, после того, что он принес себя в жертву и отрекся, чтобы избежать гражданской войны,— как это низко, как это мелочно! Государь не пожелал, чтобы кровь хотя бы одного русского была пролита за него. Он всегда был готов от всего отказаться, если бы имел уверенность, что это на благо России».
Через минуту она продолжала: „Да, надо перенести еще и эту горькую обиду»[4].
В поисках душевного утешения они, как и прежде, обращались к Богу. Раньше сторонний наблюдатель мог принять их церковную молитвенную практику за церемониальную обязанность семьи православного Государя. Положение арестантов освобождает фамилию от таких предположений: да, их молитва не лицемерна.
Весь период царскосельского заключения семьи службы в домовой во имя святого князя Александра Невского церкви дворца совершал протоиерей Афанасьевич Иванович Беляев[5], настоятель Федоровского Государева собора. Отец Афанасий не входил в штат Ведомства протопресвитера придворного духовенства и был приглашен во дворец в связи с тем, что протоиерей Александр Петрович Васильев[6], духовник Императора и законоучитель его детей, не смог (или не захотел) поддержать узников.
о. Афанасий Беляев
После заключения семьи под стражу он ни разу не совершил богослужение во дворце. Часть свидетелей тех дней (его дочь, о. Афанасий Беляев) объясняет это болезнью протоиерея, часть (в т.ч.Анна Вырубова), тем, что «о.Васильев побоялся служить во дворце, когда его вызывали Их Величества», «отвернулся, уехал в санаторий и отказал в духовной поддержке в такие минуты»[7].
А он был любим семьей и обласкан ею…
о. Александр Васильев с наследником
То, что Императрица и из Тобольской ссылки периодически справлялась о самочувствии о. Васильева – образец ее душевной простоты и доброты.
Протоиерей Афанасий Беляев совершал службы в домовой церкви дворца по субботам (Всенощная), воскресеньям (Литургия), церковным праздникам и по особым случаям (именины, благодарственный молебен за удачное наступление русских войск на Золочовском направлении и др.). Он совершал полный цикл богослужений Страстной седмицы (начиная с понедельника 27 марта) и первых двух дней Пасхи.
Отец Афанасий свидетельствует о первом своем молебне, совершенном для Царственных особ 2 марта 1917 г. Из Знаменской церкви Царского села была взята чудотворная икона Божьей Матери. «Мы поднялись во второй этаж на детскую половину и, пройдя ряд светлых комнат, вошли в полутемную большую комнату, где лежали на отдельных простых кроватях больные дети. […] Начался молебен… Можно себе представить, в каком положении оказалась беспомощная царица, мать с пятью своими тяжко заболевшими детьми? […] Горячо, на коленях, со слезами просила земная царица помощи и заступления у Царицы Небесной. Приложившись к иконе и пройдя под нее, попросила принести икону и к кроватям больных, чтобы и все больные дети могли приложиться к Чудотворному Образу”[8].
Протоиерею Беляеву выпало в субботу 11 марта огласить во время вечернего богослужения моление за власти по новому чину. Далось это ему не легко. «Первый раз в присутствии Государя, за великим входом, когда нужно было вместо Благочестивого Самодержца Государя Императора и пр. говорить о Державе Российской и Временном правительстве, я не сразу мог собраться с силами и едва не разрыдался. Надорванным голосом, сбиваясь в словах, закончил поминовение…»[9].
31 марта, в Страстную пятницу, Романовы исповедались, а на следующий день Николай Александрович, Александра Федоровна, Татьяна и Анастасия причастились Святых даров.
Не прерывалось духовное образование детей семьи. В отсутствии законоучителя его обязанности взяла на себя Александра Федоровна, тщательно помечавшая в своем дневнике места из Священного писания, главы из Истории церкви, Жития святых, прочитанные дочерями и сыном Алексеем. Это системно продолжалось и в Тобольской ссылке, и доме Ипатьева в Екатеринбурге.
28 июля Романовым сообщили о дате их отправки в другой город, не указывая его. А 30 июля исполнилось 13 лет Наследнику. Из Знаменской церкви Царского Села для напутственного молебна в Александровский дворец снова была принесена чудотворная икона. Ее сопровождали протоиерей Сперанский со своим диаконом. Молебен служил о. Афанасий Беляев.
Государь записал в своем дневнике: «Сегодня дорогому Алексею минуло 13 лет. Да даст ему Господь здоровье, крепость духа и тела в нынешние тяжелые времена. Ходили к обедне, а после завтрака к молебну, к которому принесли икону Знаменской Божьей Матери. Как-то особенно тепло было молиться Ее святому лику вместе со всеми нашими людьми.…»[10].
Эта служба была прощанием с Царским селом. Императрица попросила, чтобы перед службой на икону возложили цветы, которые она возьмет с собой в дорогу. После молебна о. Афанасий, 72-летний старец, сказал семье добрые слова. Бескорыстная служба Царственным узникам и душевные слова им… Мало было в тот год в Петрограде священников, готовых решиться на это.
Отец Афанасий Беляев: «Бывшая царица плакала, а бывший царь, видимо, волновался. Целуя крест, Николай Александрович сказал: „Благодарю вас», все остальные подходили и целовали крест молча. Так кончилась моя последняя служба в Александровском дворце для бывшей царской семьи…»[11].
2
Рано утром 1 августа поезд вез Романовых и последовавших с ними слуг на восток. Конвоирование обеспечивал отряд особого назначения Гвардейских стрелковых батальонов. Только на другой день Царь узнал место назначения – Тобольск.
Пароход «Русь» причалил в пристани Тобольска 6 августа, в праздник Преображения, полседьмого вечера. Над городом раздался колокольный звон, что встревожило конвоиров. Оказалось, что звонили здешнему владыке епископу Гермогену, входящему в храм для служения Всенощной.
В связи с неготовностью дома Губернатора для проживания, семье и свите пришлось обитать на судне ещё неделю. Пароход перемещался по реке и арестантам позволялось гулять у берега. Это были последние прогулки узников на природе, вне отведенного им периметра.
Наконец, в воскресенье 13 августа до полудня семью разместили в доме Губернатора. Государь пишет в дневнике: «В 12 час<ов> был отслужен молебен, и священник окропил все комнаты Св<ятой> водой». Певчими были 4 монахини Иоанно-Введенского женского монастыря[12].
Следующая служба в доме состоялась через день, 15 августа, на праздник Успения Пресвятой Богородицы. В дневнике Николая II запись: ««Так как нас не выпускают на улицу и попасть в церковь мы пока не можем, в 11 час<ов> в зале была отслужена обедница». Опять клир состоял из иерея и 4-х монахинь[13].
Комиссар Временного правительства В.С.Панкратов так описывал службы в зале дома Губернатора:«Всю работу по обстановке и приготовлению зала к богослужению брала на себя Александра Федоровна.
В зале она устанавливала икону Спасителя, покрывала аналой, украшала их своим шитьем и пр. В 8 часов вечера приходил священник Благовещенской церкви и четыре монашенки из Ивановского монастыря. В зал собиралась свита, располагаясь по рангам в определенном порядке, сбоку выстраивались служащие, тоже по рангам. Когда бывший царь с семьей выходил из боковой двери, то и они располагались всегда в одном и том же порядке: справа Николай II, рядом Александра Федоровна, затем Алексей и далее княжны. Все присутствующие встречали их поясным поклоном. Священник и монашенки тоже. Вокруг аналоя зажигались свечи.
Начиналось богослужение. Вся семья набожно крестилась, свита и служащие следовали движениям своих бывших повелителей. Помню, на меня вся эта обстановка произвела сильное первое впечатление. Священник в ризе, черные монашки, мерцающие свечи, жидкий хор монашенок, видимая религиозность молящихся, образ Спасителя»[14].
«Жидкий хор монашек» — это упрек, на самом деле, в адрес епископа Гермогена[15]. В городе было больше 20 церквей и несколько монастырей. Организовать небольшой спетый хор для служения Царственным особам труда бы не составило, было бы на то желание владыки. Как и выдать походный иконостас для служения литургии в доме Губернатора, а также антиминс священнику. Последнее было сделано только 28 апреля 1918 г. В этот день Государь с Государыней и Мария Николаевна уже находились в пути на Екатеринбург. В этот же день владыка Гермоген был арестован красногвардейцами в Тобольске.
С самого начала Тобольской ссылки Государь добивался разрешения на посещение церкви. Благовещенский храм находился в нескольких сотнях метров. Николай Александрович говорил об этом 1-го сентября при разговоре с приехавшим из Петрограда комиссаром Понкратовым.
Первое посещение церкви состоялось 8 сентября, на праздник Рождества Богородицы, почти через месяц после приезда. До этого совершались обедницы в зале дома, как правило, по воскресеньям (но не только, например 30 августа, в среду).
Служба состоялась в 12 часов дня. Проход до церкви не был приятной прогулкой. По всей дороге стояли солдаты. Корреспондент «Нового времени» К. Носилов сообщал: «…собралась большая публика из всех слоев населения города, стоявшая шпалерами по ту и другую сторону узкого прохода через улицу, из городского сада к паперти храма. […] Вся процессия шла беглым шагом, низко опустив головы, торопливо оглядываясь только временем по сторонам, как будто тревожимая столпившейся публикой, которая хранила мертвую тишину»[16].
Храм имел 4 престола: Благовещения Пресвятой Богородицы (главный); свв. правв. Прокопия и Иоанна Устюжских; вмч. Екатерины; вмч. Мины Котуанского (в колокольне). Служба для Царской семьи и ее слуг совершалась в правом приделе (вероятно, вмч. Екатерины).
Панкратов писал: « Наконец мы в церкви. Николай и его семья заняли место справа, выстроившись в обычную шеренгу, Свита ближе к середине. Все начали креститься, а Александра Федоровна встала на колени, ее примеру последовали дочери и сам Николай»[17].
Следующая служба в храме для арестантов Губернаторского дома состоялась 14 сентября в праздник Воздвижения Креста Господня. В дневнике Николая II имеется запись: «Для того, чтобы избежать скопления народа на улице у церкви, заказали обедню в 8 час<ов>». Видимо про этот день писал Понкратов: ««Николаю Александровичу было сообщено, что завтра обедня будет совершена в церкви, что необходимо к восьми часам утра быть готовыми. Пленники настолько были довольны этой новостью, что поднялись очень рано и были готовы даже к семи часам. Когда я пришел в 7 1/2 часов утра, они уже ожидали»[18].
Это свидетельство набожности Страстотерпцев исходит от революционера, ранее осужденного за убийство на 20 лет каторги, 14 лет томившегося в Шлиссельбургской крепости.
Великая княжна Татьяна в письме великой княгине Ксении Александровне от 18 сентября 1917 года: «[…] Были два раза в церкви. Ты можешь себе представить, такая это была для нас радость после 6 месяцев, т. к. Ты помнишь, какая неуютная наша походная церковь в Ц<арском> С<еле>. Здесь церковь хорошая. Одна большая летняя в середине, где и служат для прихода, и две зимние по бокам. В правом приделе служили для нас одних»[19].
Всенощные служились всегда в Губернаторском доме. Участие в церковной Литургии постоянно отменялось комендатурой, для этого находились «причины». В таких случаях (их было несколько) в доме Губернатора совершалась обедница. Александра Федоровна: «Не можем уговорить их позволить нам пойти в церковь, и завтра тоже нельзя…».
23 сентября в присланных арестованным вещах было найдено вино, что солдаты (а с их мнением считались и комиссар, и комендант) сочли заговором. Вино вылили в реку, узников в церковь не пустили «опасаясь чьей-то возбужденности».
Службы до Рождества включительно, как на дому, так и в Благовещенском храме, совершал настоятель этой церкви иерей Алексей Павлович Васильев. Он родился в 1865 г. Его отец был священником, в 1890 г о. Павел Васильев служил в с. Слободчиковское Тарского уезда Тобольской епархии[20] и умер около 1893 года, когда его на приходе сменил сын Михаил Павлович (окончил Тобольскую ДС, священник с 1884 года, 30-ти лет)[21].
В 1897 г жена Павла Васильева (мать Алексея и Михаила) – Анисия Николаевна, 58 лет, записана вдовой и проживала в с. Слободчиковском[22].
Сам Алексей Павлович окончил ТобДС в 1885 г по II разряду и уволен из нее с выдачей свидетельства (более успешные увольнялись в звании студента и с аттестатом)[23].
В тот же год был рукоположен в иерея и более 20 лет служил на сельских приходах Тобольского уезда. В 1906 г переведен к Градо-Тобольской Благовещенской церкви, в коей и служил по состоянию на 1917 г. Служил о. Алексей ровно, имел обычные награды по выслуге и не имел серьезных порицаний. То, что был он батюшкой «справным» говорит тот факт, что образование своим детям давал весьма серьезное. Как правило, дети духовенства шли по «бюджетному» варианту: духовное училище, семинария (девочки – епархиальное женское училище).
Сын же о. Васильева Алексей после семинарии окончил Варшавский университет, другие сыновья обучались: Георгий в Петроградской духовной академии, а Александр – в Петроградском университете. Младшие Симеон и Елизавета (по сост. на 1917 г) учились в гимназиях Тобольска.
Заслуживает внимания личность Алексея Алексеевича Васильева. Перед революцией и во время ее он служил в Тобольской мужской гимназии преподавателем русского языка и латинского, одновременно занимая важные позиции в различных комиссиях епархиального ведомства. В августе 1917 г он, как мирянин Тобольской епархии, был избран членом Поместного собора РПЦ 1917-18 годов и принимал участие в его работе[24].
Отец Алексей Васильев был определен к исполнению треб и совершению богослужений для семьи Императора епископом Гермогеном, так как Благовщенский храм был ближним к дому Губернатора. Это решение нельзя признать правильным, хотя бы потому, что со священника никто не снимал обязанности по приходу. 21 октября, накануне праздника иконы Казанской Божьей Матери, Романовы исповедовалась, т.е. фактически о. Алексий стал их духовником.
Тобольск, дом губернатора, декабрь 1917 г, у аналоя на коленях о. Алексей Васильев.
Николай II и Александра Федоровна хорошо относились к священнику Васильеву. Император говорил про него, как про «нашего доброго отца Алексея», Императрица писала: «Священник хороший, преданный». Позитивное отношение к священнику имели горничная Анна Демидова и Анастасия Гендрикова.
Между тем, изученные исследователями свидетельства многих людей, знавших о. Алексея – от командиров охраны Царя до детей этого священника и жены,- характеризовали его, как человека бестактного, корыстного, не честного и сильно пьющего.
Показания, собранные участниками следствия Николаем Соколовым, генералом Дитерихсом, журналистом Вильтоном свидетельствуют, что о. Васильев создал воображаемую «организацию» для вызволения семьи Государя, рассказывал об этом всем, включая Императора и Императрицу, а также добровольцам-освободителям, прибывавшим в Тобольск (чем их демотивировал). От всех, включая чету Венценосцев, просил деньги на обеспечение вымышленной организации и получал. Также несколько свидетелей указали на такой прискорбный факт: деньги с воли, передаваемые Государю через о. Алексея, попадали к адресату лишь частью.[25]
Следует сказать, что за богослужения в губернаторском доме семья платила священнику деньги. Комиссар Панкратов писал про о.Васильева: «… он оказался в высшей степени бестактен и несвободен от стяжательства. Это последнее качество вызывало страшную зависть в дьяконе той же церкви. Он не раз просил меня допускать и его на вечернюю службу в губернаторский дом, чтобы иметь право участвовать в доходах за эту службу. За то, что отец Алексей служил всенощные в доме губернатора для бывшей царской семьи, он получал 15 рублей и брал себе, не делясь с причтом»[26].
В показаниях следствию Б.Соловьева есть переданная ему начальником сыскной полиции Тобольска И.А.Петухиным фраза о. Васильева, сказанная последним в сильном подпитии оному Петухину (куму): скоро, де, большевиков не будет, будет опять царь, и тогда он, о.Васильев, получит место духовника царя а сын его Георгий будет к царю самый близкий человек.
Бестактность о. Алексея сильно проявилась во время рождественской службы в храме, где присутствовала вся семья Николая II. В этот день туда для поклонения была доставлена икона Божьей Матери Абалацкая. Разрешение на это дал епископ Гермоген (возможно, в знак прощения обиды, нанесенной ему Государем в 1912 г, — увольнения на покой).
По указанию священника диакон провозгласил многолетие Императорской Фамилии с указанием их полных титулов. Из-за морозов в храме было много солдат охраны, зашедших погреться, которые слышали это. Они буквально пришли в бешенство и порывались, ни много — ни мало, убить священника. Комиссару удалось их остановить, но в скандал это обернулось большой. Было начато следствие, о. Васильев и дьякон оказались под домашним арестом, затем батюшка несколько дней находился в Абалакском монастыре. Епископ Гермоген пытался защитить духовенство, но зачем-то указал, что и на службах домашних величание происходит также. Удар в сторону духовенства сместился на комендатуру. Священник скоро вышел на свет Божий, но для Царской семьи это обернулось плохо. Церковь была запрещена, кроме двунадесятых праздников, а на домашних службах присутствовал кто-то из солдат, дабы не повторилось подобное рождественскому.
Священник Васильев был от служения Царской семье отстранен, однако контакты с Фамилией у него сохранялись, видимо, через слуг. Романовы помнили батюшку и следили за его судьбой. 12 (25) января Государь записывает в дневнике: «Наш священник о<тец> Алексей освобожден от домашнего ареста»[27].
У Страстотерпцев была особенность восприятия людей: они видели в человеке, прежде остального, хорошее, даже если этого хорошего была лишь крупица. Так и в случае с о. Васильевым. Интересное замечание сделал исследователь К.Капков: «Из персон, негативно отзывавшихся о личности отца Алексея Васильева, не канонизирован никто, а лица, отзывавшиеся положительно – все»[28].
Духовная жизнь – это не только молитва. Христианская любовь к ближнему – не меньшая добродетель. И Семья проявляла ее в заточении. Из воспоминаний П. Жильяра: «Так мы дожили до Рождества. Государыня и великие княжны в течение долгого времени собственноручно готовили по подарку для каждого из нас и из прислуги. Ее Величество раздала несколько шерстяных жилетов, которые сама связала: она старалась таким образом выразить трогательным вниманием свою благодарность тем, кто остался им верен». Александра Федоровна, в тот же день: «Пошла к караулу 14-го стр<елкового> п<олка>.Малышев, 20 человек. Я принесла им маленькую елочку и съестное, и Евангелие каждому с закладкой, которую я нарисовала»[29].
Николай II записал в дневнике: «До прогулки готовили подарки для всех и устраивали елки. Во время чая — до 5 час<ов> — пошли с Алике в караульное помещение и устроили елку для 1-го взвода 4-го полка».
Подарки своим тюремщикам, по сути… «Благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф. 5, 44)
Суббота и воскресенье после Рождества прошли без богослужений для узников. В Понедельник 1 января (Обрезание Господне). Семью пустили в церковь, где служили «другие священник и диакон» (дневник Николая II).
3
На место о. Васильева[30] для окормления семьи Императора поставлен настоятель Тобольского Софийско-Успенского кафедрального собора протоиерей Владимир Александрович Хлынов.
Родился он в Екатеринбурге, где отец его служил священником на дьяконской вакансии в Екатерининском соборе, 11 июля 1875 г. Батюшка Александр был священником уважаемым: восприемником при крещении сына Владимира стал Екатеринбургский Воинский начальник Александр Герасимов Лысов[31].
Многотруден был ученический путь Владимира Хлынова. Начав учиться в Далматовском духовном училище, он заканчивает начальное обучение в1889 г в Камышловском (в связи с переводом училища в уездный город). Но оканчивает по «тупиковому» 3 разряду. Чтобы поступить в семинарию, пришлось повторно учиться в 4 классе и только в 1890 г он в Пермской духовной семинарии. Во второй класс Владимира не переводят: назначена переэкзаменовка по древним языкам и сочинению.
Неизвестно, как он справился с «хвостами», но следующий год Владимир уже в стенах Тобольской семинарии, которую заканчивает в 1897 г неплохо: в звании студента и с выдачей аттестата.[32]
Со скрипом начав ученичество, он заканчивает его с помпой: в 1901 г Казанской духовной академией ему присваивается степень кандидата богословия с правом преподавания в семинарии. Кстати, с ним на одном курсе в КазДА обучался иеромонах Владимир (Путята), до пострига – человек, близкий ко Двору, а впоследствии – одиозный епископ.
До 1905 г Владимир Александрович преподает предметы в Тобольском духовном училище, затем получает место законоучителя Тюменского реального училища. В том же году он рукоположен во иерея и определен настоятелем к Александро-Невской церкви реального училища. До 1917 г служил добросовестно, имел поощрения, под духовным следствием не состоял. Имел пятерых детей (один сын, остальные дочери).
Февральский переворот принял без восторга. Тюменская газета «Ермак» в номере от 7 марта 1917 г сообщала, что о. Хлынов «отличился свой проповедью, произнесенной в защиту старого режима и павшего монархизма». Это был редкий случай, потому он и попал в газету. Газета менторским тоном указала, что, де, каким будет на Руси правление – решит народ, а не отец Хлынов.[33]
Тем не менее, на позициях о. Владимира в епархии этот скандал не отразился. Он был избран на I Всероссийский съезд духовенства и мирян, проходивший в июне 1917 г в Москве.[34]
На Тобольском епархиальном небосклоне звезда священника Хлынова зажглась полным светом в июле 1917 г. Зажег ее владыка Гермоген, сменивший в марте «распутинского» архиепископа Варнаву. Исследователь К.Капков нашел в архивах телеграмму о. Владимира (из Тюмени, от 3.07.1917 г) епископу о выполнении некого поручения. Вот ее текст: « Икона, мощи находятся при мне. Передать их кому-нибудь не решаюсь. Восьмого июля прибуду в Тобольск узнать о себе Вашего Преосвященства. Священник Хлынов»[35]. О какой иконе и мощах идет речь не понятно.
И уже 5 июля о. Хлынов назначен настоятелем Тобольского кафедрального собора. Владыке Гермогену пришлось для этого задвинуть двух «варнавинских» назначенцев-священников, ранее служивших в соборе, в дальние углы епархии. 16 июля о. Владимир был возведен в сан протоиерея[36].
Как лицо, занимавшее высшую должность среди белого духовенства епархии, он удостаивался главенствующих постов в различных комитетах, например, был выбран «Председателем епархиального комитета Съездов духовенства и мирян»[37].
Отец Владимир, судя по имеющимся свидетельствам, в отличии от о. Васильева не стремился добиться особого расположения Царственных особ. И это нормально. Впрочем, остались воспоминания, показывающие его человеком добрым и порядочным. В воспоминаниях П. Жильяра имеется описание водосвятия 5(18) января 1917 г: «В три часа пришли священник и певчие. Сегодня водосвятие, новый священник [отец Владимир Хлынов] в первый раз служит в нашем доме. Когда Алексей Николаевич приложился вслед за другими к кресту, священник нагнулся и поцеловал его в лоб»[38].
Графиня Гендрикова в своих записях за 11 марта 1918 г указала, что когда в Семье возникли денежные затруднения, из-за введенных властью ограничений, то отец Хлынов с певчими предложили служить даром[39]. Впрочем, Романовы не приняли этот порыв и продолжали платить за службу. Также оплачивались расходы на свечи, просфоры, церковное вино и др.
В целом, богослужения проходили установившимся порядком, с посещением храма в праздничные дни. В первую неделю Великого поста службы были на дому утром и вечером: Семья имела обычай говеть на этой седмице. Тогда же возникла проблема с певчими, которые не могли служить в те дни. Александра Федоровна с дочерьми заменяли клирос, для этого дьякон занимался с ними, женщины делали спевки.
Май 1918 г, Тобольск, походный храм в доме губернатора. В алтаре о. В. Хлынов.
Александра Федоровна в письме М.Сыробоярской от 6(19) марта сообщала: «Позволено утром в среду, 8-го (описка, среда была 7-го.— Сост.), пятницу и субботу быть в церкви (приобщаемся после двух месяцев), это будет такая радость и утешение. Так тянет туда в такое тяжелое время. Дома молитва совсем не то — в зале, где сидим, где рояль стоит и где пьесы играли»[40].
Действительно, 9(22) марта о.Владимир исповедовал всю семью и это была их последняя исповедь. П.Жильяр записал в дневнике: «В девять часов с четвертью, после вечерней службы, все исповедовались: дети, прислуга, свита и, наконец, Их Величества» (Жильяр П. Указ. соч. С. 197). Таким образом, о. Хлынов стал последним духовником Семьи. В субботу 10(23) марта узники губернаторского дома причастились Святых Даров в храме.
Последнюю обедницу в доме священник служил всей Семье в воскресенье 8(21) апреля 1918 г. В пятницу 13(26) апреля Государь, Государыня и Великая княжна Мария Николаевна были уже в тарантасах и следовали по своему последнему, разбитому весенней распутицей пути — из Тобольска в Екатеринбург.
о. Владимир Хлынов, 1932 г.
Отец Хлынов[41] продолжал служить оставшимся членам Семьи по май месяц. К Пасхе, а она пришлась на 22 апреля (5 мая), в зале, ставшим домовой церковью, был установлен иконостас.
4
Дом особого назначения в Екатеринбурге (как стали именовать усадьбу предпринимателя Ипатьева), куда поместили арестантов, обеспечивал их изоляцию не только путем охраны, но и техническими средствами. Высокий тесовый забор закрывал окна. «Только видим кресты на куполах церквей», писала великая княжна Мария[42]. Стражники отделили узников от мира, дозволив созерцать крест над церковью Вознесения. Крест есть символ спасения, но не земного, а Высшего.
Впрочем, позднее и окна в комнатах арестантов замазали белилами. Положение усугубляла намеренная грубость солдат и разлука с оставшимися в Тобольске детьми, которая длилась больше месяца.
19 апреля (2 мая) Николай II записал в дневнике: «При звуке колоколов грустно становилось при мысли, что теперь Страстная и мы лишены возможности быть на этих чудных службах и, кроме того, даже не можем поститься!»[43] (обеды доставлялись из общепита). В Страстную Пятницу и утром Святой Субботы, и в последующие дни Император читал Евангелие супруге и дочери.
В отличии от тобольского епископа Гермогена, который принял хотя бы минимальное участие в удовлетворении духовных нужд узников (определил священников, на праздник направил в Благовещенский храм чтимую икону), екатеринбургский владыка Григорий (Яцковский) никакого участия в их судьбе не принял. Позднее он, правда, говорил следователю, что монахини Тихвинского монастыря носили в ДОН продукты по его указанию. Да, конечно, патриархальный Тобольск это не пролетарский Екатеринбург. Весной-летом 1918 г большевики уже включили машину репрессий на полные обороты, что ужасным образом сказалось на судьбе, в числе иных мучеников, и епископа Гермогена. А Екатеринбургский владыка бы человеком, мягко говоря, осторожным. После освобождения города чешско-сибирскими войсками его публично обвиняли в этой «осторожности» (но не относительно трагедии семьи Романовых).
В газете «Зауральский край» № 24 за 1918 г была напечатана заметка «Фактическая поправка», в которой автор («один из узников») выражал сомнения в том, что епископ делал что-то для освобождения арестованных священников, а также утверждал: владыка отказался служить в тюремной церкви, о чем его просили заключенные через родственников. «Известия Екатеринбургской церкви» опубликовали ответ владыки, в котором он с обвинениями, по сути, согласился. «Я не посещал узников в тюрьме и именно потому, что опасался, что за мной закроются тюремные ворота и больше не откроются. […] Правда и то, что я уклонился от служения в тюремной церкви, о чем просил меня через сына прот. Чистосердов, дабы большевистские власти не усмотрели в этом демонстрации и не отягчили участь заключенных […]»[44].
Людская молва, впрочем, гласила, что владыка проявляет к Семье интерес, но пассивно. «Очень часто, почти каждый день, на набережной можно было видеть карету архиерея. Очевидно, он тоже приезжал сюда понаблюдать за домом Ипатьева»[45].
Допуск священников, для служения в ДОН, осуществлял комендант. Переговоры об этом от лица узников вел обычно доктор Боткин. За 80 дней нахождения Семьи в Екатеринбурге богослужения в доме производились 5 раз. Богослужения были духовной потребностью Страстотерпцев и длительное их отсутствие угнетало Романовых. На Вознесение не было священника и Александра Федоровна сокрушалась: «…в такой большой праздник!!».
Все пять раз служили священники Екатерининского собора. 4 мая[46] (Великая суббота, утренняя), 19 мая (50-летие Государя, молебен) и 23 июня (Троица, литургия и вечерняя) богослужения совершал иерей Анатолий Меледин.
2 июня (воскресенье, обедница) и 14 июля (воскресенье, обедница) служил протоиерей Иоанн Сторожев. Все 5 служб священникам сослужил диакон Василий Буймиров.
Разводящий караула охраны «дома особого назначения» А.А.Якимов, между тем, показывал следователю Н.А.Соколову 7-11 мая 1919 г, что он ходил за священником в тот храм, который указал комендант. Почему комендант выбрал Екатерининский[47]? Ведь напротив дома Ипатьева – Вознесенская церковь.
Надо учитывать два момента. Большевики допускали, что какие-то группы могут пытаться освободить Царскую семью. Вознесенская церковь – крайне удобная база для этого. Другое дело Екатериненский собор. Находится недалеко, но и не рядом.
Второй момент: клир церкви с марта 1917 г известен, как приверженный идеалам свободы, освобождения народа от деспотизма (то бишь, самодержавия). В соборе 8 марта 1917 г проходило «1-е свободное собрание духовенства и мирян». Настоятель, священник Иоанн Сторожев – лидер церковных реформаторов, член Комитета общественной безопасности, ещё год назад публично отмежевался от промонархической позиции епископа.
Надо сказать, что, судя по дневникам Царственных особ, служения о. Меледина приносили им большее утешение. «Они отслужили заутреню скоро и хорошо. Большое было утешение помолиться хоть в такой обстановке и услышать “Христос воскресе”; «…тот же батюшка с диаконом отслужил молебен, что было очень хорошо»; «Устроили большое моление настоящей обедни и вечерней, первое массовое спустя 3 месяца», — это про о. Меледина.
Что мы знаем про о. Анатолия Григорьевича Меледина? Родился он в с. Тиминском Екатеринбургского уезда в семье государственного крестьянина Григория Ивановича Меледина в 1872 г. Служил отец волостным писарем и крестьянином был не типичным: в 1864 г он окончил 5 классов гимназии[48].
По состоянию на 1877 г о. Григорий служил священником в с. Никулинском
Пермского уезда, позднее – в с. Перемском. Анатолий учится в Пермском духовном училище, затем в семинарии здесь же, которую окончил в один год с братом Константином в 1894 г.[49]
Но брат поступил классом позже (Анатолий в одном классе оставался на второй год). Константин позже окончил Харьковский университет и в 1907 г, служил контролером Департамента Морской военной отчетности[50].
До 1899 г Анатолий Меледин служит преподавателем в приготовительном классе Екатеринбургского духовного училища. 5 сентября 1899 г он рукоположен в сан диакона, а во священники — 8 сентября и определен к Кушвинскому собору[51]. С 1900 г он казначей епархиального свечного завода[52], в 1901 г – священник Екатерининского собора[53].
У о. Анатолия и его жены Анны Иоанновны в 1901 г умирает дочь Ольга[54] 1 года, но и рождаются: Нина[55] (1902 г) Вера[56] (1903 г), Мария[57] (1907 г).
В августе 1908 г о. Анатолия перемещают к Березовскому заводу, где он находится ровно 2 года.[58]
Березовский тогда – «столица» золотых приисков, с сильно пьющим и своевольным населением. Духовенству здесь служилось тяжело. На следствии 1932 г о. Меледин утверждал, что высылка на завод была наказанием за его участие в неком кружке «Свободная церковь в свободном государстве» в период I Русской революции[59]. Почему наказание настигло только в 1908 г – непонятно, возможно это была его выдумка для советского следствия. В архиве Екатеринбургской консистории такого дела нет, впрочем, как нет и дела по кружку духовенства, собиравшегося в 1905 г в доме священника Иоанна Уфимцева («с целью ниспровержения Богоустановренного правительственного порядка Церкви»[60]). Тот кружок был разогнан в тот же неспокойный год, о. Уфимцева на несколько лет запретили в служении.
о. А. Меледин, 1932 г.
Впрочем, высылка на Березовский завод реноме о. Меледина, как хорошего священника, не нарушила и в 1914 г к наградной скуфье прибавилась камилавка. В период эйфории после Февральского переворота о. Анатолий на общественном поле какими-то громкими словами не выделился. Был выбран на Епархиальном съезде мая 1917 г членом консистории[61]. После ликвидации консистории в марте 1918 г вместо ее образован церковно-епархиальный Совет, в котором о. Меледин заведовал хозяйственным столом[62].
К сожалению следствие 1918-19 гг об убийстве Царской семьи не допросило о. Меледина[63]. Он, конечно, не мог сообщить что-то о финале трагедии. Но сведений о духовном состоянии семьи у нас бы прибавилось: ведь через него совершалось последнее в дни земной жизни Царской семьи таинство – Евхаристия при Литургии. Советское следствие 1932 г по делу священника Меледина тоже не потребовало подробностей о служении в Ипатьевском доме, ограничившись в обвинении строчкой: «Во время нахождения царской семьи в Екатеринбурге неоднократно пытался связаться с Николаем»[64].
Протоиерея И.Сторожева допрашивал следователь Сергеев осенью 1918 г с целью локализации обстоятельств убийства, как одного из свидетелей, видевших убиенных в самые последние дни их жизни. Отец же Меледин был в доме Ипатьева за 3 недели до злодеяния и, как свидетель, представлял для следствия меньший интерес.
Ещё больше мог рассказать диакон Василий Буймиров, бывший в расстрельном доме 5 раз. Но его никто не спросил. Позже он был рукоположен в священники, в годы репрессий оставил службу, но пел на клиросе одной из городских церквей. Умер в 50-е годы.
5
Теперь о протоиерее Иоанне Владимировиче Сторожеве. По происхождению своему принадлежал к старинным арзамасским купеческим родам – как по линии отца своего, так и по линии матери. Больше всего следов на общественном поле этого города, что в Нижегородской губернии, оставил дед его – Рувим Васильевич Сторожев. Держал он бакалейные лавки в Гостином ряду. В пятидесятые-семидесятые годы XIX века Рувим многократно избирался гласным от купечества в состав Городской Думы Арзамаса. [65]
Гордостью провинциального купеческого семейства был Геннадий Рувимович (1845 – 21.09. 1914) — доктор медицины, приват-доцент терапии Московского ун-та в 1871 – 1914 гг.
По обычаям того времени, хозяйство должен был перенять старший сын, Владимир Рувимович. Но В. Р. Сторожев, отец Ивана, скончался 2 января 1878 году в возрасте 35 лет и был погребён на кладбище Спасского монастыря. Иван родился через два месяца после смерти отца – 3 марта 1878 г. На руках его матери остались ещё и две дочери – десятилетняя Мария и четырёхлетняя Рахиль.
Молодой вдовой была Елизавета Ивановна Сторожева, урожденная Цыбышева. Купеческий род Цыбышев был в свое время на вершине арзамасского общества. В конце XVIII и начале XIX века эта семья держала чугунный завод.
В начале века XX века Цыбышевы уже к купечеству отношения не имели совершенно. Но имели отношение к революционной борьбе. Сын брата Елизаветы Ивановны (Петра Ивановича, друга А.М.Горького) Леонид принимал участие в транспортировке листовок, брошюр, газет из нелегальной Понетаевской типографии в Нижний Новгород. Петр Петрович Цыбышев (1874—1940) в 1918 г. был делегатом IV Всероссийского съезда Советов. С августа 1919 г. работал в Нижегородском губкоме партии. Сын Петра Петровича Цыбышева — Петр (1902— 1920) был другом А. П. Гайдара, одним из организаторов арзамасской комсомолии, активным участником гражданской войны.
Но в сое время и Сторожевы, и Цыбышевы были известными в Арзамасе благотворителями во славу Божью, о чем в своих записках сообщал церковный краевед города протоиерей И.Сахаров[66].
Воцерковлённым человеком был и отец Ивана – Владимир Рувимович. Он остался в памяти арзамасцев, как наиболее ревностный защитник Спасского монастыря, когда стоял вопрос о закрытии обители и передачи его зданий под духовное училище[67].
Арзамас и сегодня, и сто двадцать лет назад — ворота в Саров и Дивеево. Народное почитание старца Серафима существовало в России и до канонизации его в 1903 г.
Одного из своих сыновей Иван Сторожев назовет Серафимом. Через семьдесят лет после смерти отца тот пришлёт в Россию свои воспоминания о нём. «Бабушка (Е.И.Сторожева – Ю.С.), оказавшись вдовой с дочерью и сыном на руках, воспитывала их в глубоко религиозном духе» — подчеркивал Серафим Иванович.[68]
Все-таки вдове удалось дать детям образование. Дочь Рахиль Владимировна (в замужестве Шверина) получила высшее медицинское образование, долгие годы работала врачом-педиатром.
Иван Владимирович среднее образование получает в Нижегородском дворянском институте императора Александра II. Затем юридический факультет Университета Св. Владимира в Киеве из которого он вышел с дипломом 2-й степени в 1903 г.
В том же году он поступает на государственную службу: кандидатом на судебные должности при Симферопольском Окружном Суде, где проходил стажировку, как Помощник Секретаря Уголовного отделения и Секретаря при Прокуроре Суда.
В 1904 г Иван Владимирович перемещен старшим кандидатом в Нижегородский Окружной Суд, а в июле 1906 г молодой юрист назначен исполняющим должность Судебного Следователя 2-го участка — в село Воскресенское Макарьевского уезда Нижегородской губернии.[69]
В 1906 году он женится на представительнице нижегородской элиты Марии Дмитриевне Тихонравовой. Братья ее матери Гориновы — Петр Адрианович и Владимир Адрианович были известными в городе людьми, либералами, в разные годы занимали должность городского головы Нижнего Новгорода.
Сестра Марии, Александра Дмитриевна (1877-02.06.1949 гг), также принадлежала к либеральной интеллигенции (если не сказать больше). Была хорошо знакома с М. Горьким и Короленко. Известно письмо Алексея Максимовича ей (от24 августа [6 сентября] 1900 г), которое начинается так: «Милостивая государыня, многоуважаемая, искренно чтимая, а говоря проще — добрая и славная Александра Дмитриевна!»[70].
Её муж и соратник по «Нижегородскому листку» Гриневицкий Станислав-Альфонс Иванович (1860 (63?) – 1926 гг, поляк) за содействие подпольной студенческой организации с 1884 по 1886 гг находился под стражей, а с 1886 г по 1902 г — под гласным надзором полиции.[71] Народоволец Игнатий Гриневицкий, убивший Александра II, был его двоюродным братом.
Брат жены Сторожева, Тихонравов Сергей Дмитриевич (1887-1966), жил в Москве и служил актёром. С 1914 по 1950 гг играл в Драматическом Камерного театре под руководством А.Я.Таирова, а после его закрытия – в театре им. А.С.Пушкина[72].
Летом 1909 года семья (уже с 2 сыновьями на руках) переезжает на Урал.
Иван Владимирович назначен участковым Товарищем Прокурора Екатеринбургского судебного округа Верхотурского участка (июль 1909 г). Место пребывания – г. Верхотурье. По должности своей он входил также в Верхотурский уездный комитет Общества попечения о тюрьмах.[73]
В 1911 году Иван Владимирович — товарищ прокурора по Нижне-Тагильскому судебному участку[74].
Тогда же, в 1911 году, Иван Владимирович резко меняет амплуа. Он переходит служить Присяжным Поверенным Округа Казанской Судебной Палаты, в том же Верхотурском уезде[75].
Через год ещё более крутой поворот судьбы. 22 августа 1912 года Екатеринбургские Епархиальные ведомости публикуют сообщение: «Назначен на должность Екатеринбургского уездного Миссионера, с рукоположением в сан священника, окончивший курс Императорского Университета Св. Владимира, по юридическому факультету с дипломом 2-й степени, присяжный поверенный Иоанн Сторожев»[76].
В воскресенье 2 сентября (ст.ст.) 1912 г за литургией в Крестовой церкви Архиерейского дома он рукоположен в сан священника[77].
Рукоположению предшествовали некоторые действия епархиального Архиерея, с целью проверить намерения юриста на прочность и искренность, указав все невыгодные стороны священнического служения. Сторожев не хотел отступать. Он разочаровался в миссии и обвинителя, и адвоката в деле исправления человека, уповая на его очищение от греха через христианство.
о. И.Сторожев, 1913 г и его автограф на обороте фото.
Он прекрасный проповедник. Через месяц после рукоположения его награждают набедренником[78], через год – скуфьей[79].
До весны 1914 г о. Иоанн входит в ближайшее окружение епископа Екатеринбургского Митрофана, сопровождает его в поездках по епархии. Почти всегда при этом проповедь владыка доверяет ему. Он участник многочисленных лекций, бесед, чтений, проводимых епархией в Екатеринбурге. Через него владыка хотел привлечь в Церковь интеллигенцию, удалившуюся уже тогда от православия. И это получилось, как свидетельствовали современники.
Некоторое время о. Иоанн не был приписан к какому-то храму, а 16 августа 1913 года он назначается на второе священническое место при градо-Екатеринбургской Вознесенской церкви. 13-го февраля 1914 года священник Иоанн Сторожев перемещён к церкви Екатеринбургского Уральского Горного училища[80].
В марте месяце 1914 года епископ Митрофан переведён на другую кафедру. Кстати сказать, во время последнего на Урале богослужения, совершённого епископом Митрофаном 5 апреля, был рукоположен во диаконы псаломщик Василий Буймиров – тот, который сослужил священникам в доме особого назначения в 1918 г.
Прибывший на кафедру епископ Серафим был человеком другого склада. Каждый владыка имеет свой взгляд на способы духовно-просветительской деятельности. Практиковавшиеся при епископе Митрофане внебогослужебные религиозные беседы, чтения, лекции, — не стали использоваться в жизни епархии при новом архиерее, епископе Серафиме. Фамилия о. Иоанна реже стала появляться в церковной хронике.
Война, как казалось, окончательно поменяла вектор работы пастырей – помощь семьям фронтовиков (а очень скоро — погибших фронтовиков), раненым, беженцам, сиротам…
Епископ Серафим отдалил от себя епархиальных интеллектуалов и в переносном смысле, и в прямом. 17 января 1915 год священник Сторожев переведён на настоятельское место к градо-Ирбитскому Богоявленскому собору с возведением в сан протоиерея[81].
Однако и за 8 месяцев пребывания в Екатеринбурге при новом владыке о. Иоанн произнес несколько проповедей большой силы, напечатанных в епархиальной газете. Одна из них это скорей воззвание к торжеству освящения сени над ракой со Св. Мощами Праведного Симеона в Верхотурском Николаевском монастыре. Ожидалось прибытии особ Царской фамилии. «Жители отдаленнейших местностей святой Руси утешены были великой милостью Божией— сретать в пределах своих Влагочестивейшего Государя, совершающими подвиг паломничества к святым, здесь пребывающим»[82].
Ровно через три года екатеринбуржцы будут «сретать в пределах своих Благочестивейшего Государя»…
Протоиерей Сторожев служит в Ирбите до января 1917 г. По должности входит в состав различных уездных комитетов. В 1916 г награждается камилавкой.
1 января 1917 года о. Иоанн Сторожев назначен настоятелем градо-Екатеринбургского Екатерининского собора.[83]
В течении февраля 1917 г епископ Серафим два раза служит литургию в Екатерининском соборе. Оба раза после евхаристии он совершает чин отпетия – по людям не знатным. Он объясняет: «…только и можно отдыхать душой у таких старцев, кои не продавали веру свою, не кидались на болтливые затеи человечества»[84].
Старая патриархальная Россия в лице владыки Серафима отдыхала душой у гробов старцев…
Взбаламутившееся человеческое море не унималось.
День 2 марта 1917 г, стал роковым для Императора, отрекшегося от престола. Роковым он стал и для епископа Серафима. Владыка отчасти разделил судьбу Государя – тогда единственный из всего екатеринбургского духовенства.
Совершая чин Пассии в кафедральном соборе владыка сказал: «Кучка бунтарей окаянных обнаглела до того, что осмелилась посягнуть на священные права помазанника Божьего, нашего царя-батюшку … Умрём же за царя»[85].
Владыка стал в городе олицетворением старого режима и едва не был арестован. Все-таки Комитет общественной безопасности ограничился воспрещением епископу общаться с населением.
Священник Сторожев, в силу своего характера, не мог быть последним на пути к «светлому будущему».
8 марта в Екатерининском соборе состоялось первое собрание духовенства. Председателем был избран о. И. Сторожев.
О. Иоанн, выразив собранию благодарность за избрание, сказал: «Великая честь выпала на мою долю руководить первым свободным собранием духовенства с паствой — с народом».
На очередь был поставлен вопрос об избрании представителей духовенства в комитет общественной безопасности. И тотчас же представителями были избраны о. о.
Сторожев и Игнатьев».
«Собранием решено послать приветственную телеграмму обер-прокурору Св. Синода, в которой выразить чувства единения, восторга по поводу обновления жизни отечества и выразить готовность Екатеринбургского духовенства трудиться ко благу освобожденной родины. Редактирование телеграммы поручено—о. Л. Игноратову, о. Е. Львову, о. А.Игнатьеву и о. И. Сторожеву. О таком постановлении собрания постановлено составить особый акт.
Некоторые присутствующие предлагали включить в приветственную телеграмму от духовенства новому правительству сообщение о содеянном Епископом, но решено не омрачать этим светлую, радостную телеграмму приветствия, а ограничиться включением в особый акт о постановлениях настоящего собрания следующего: духовенство Екатеринбургских городских церквей не солидарно с высказанным Епископом Серафимом на пассии в Кафедральном соборе о новом правительстве»[86].
Итак, священник Сторожев, член Комитета Общественной Безопасности — временного коллегиального органа власти Екатеринбурга, подчинявшийся Временному правительству России. Кто сидел рядом с о. Иоанном в зале заседаний КОБа? Кадеты Л.Кроль, А.Ардашев (родственник Ленина), Н.Ипатьев (владелец того самого «расстрельного» дома), эсер А.Кощеев, анархист П.Жебенев, а также большевики, будущие участники и соучастники убийства царя = А.Парамонов, С.Мрачковский, В.Воробьев, П.Быков и (утверждают источники) Я.Юровский.[87]
В КОБе о. Сторожев, как бывший юрист, работал в комиссии по созданию народной милиции.
Ситуация с епископом Серафимом развивалась так:
Духовенство выбрало к нему депутацию со Сторожевым во главе, который и заявил от лица духовенства Первосвященному, чтобы он, во избежании неприятностей, сейчас же добровольно оставил Епархию. «Владыка смирился, но не мог не выразить сожаления, что недовольство им выражает облагодетельствованный им Сторожев: «Только бы не вам, о. Иван, говорить мне это», — сказал он»[88].
21 марта епископ Серафим в сопровождении прапорщика Тарутина был отправлен в Петроград. В Екатеринбург он больше не вернулся.
Екатеринбургская кафедра осталась вдовствующей. Но духовенству было чем заняться. Начиная с мая месяца и до осени с перерывами продолжался съезд духовенства и мирян, одним из председателей которого был о. Сторожев. Он отвечал за сношения с Синодом по вопросу выборов епископа. Выбран епископ так и не был. В целом руководители съезда, в том числе и о. Иоанн вели этот форум в русле, очерченном Синодом РПЦ (поддержка Временного правительства и свержения самодержавия, война до победного конца, реформа приходской жизни).
К осени 1917 г о. Сторожев как-то снизил активность и до лета 1918 г в публичном пространстве себя не проявлял.
Вот с таким житейским и духовным багажом встретил о. Иоанн Октябрьскую революцию, назначенного Синодом епископа Екатеринбургского и Верхотурского Григория, декрет об отделении церкви от государства и известие о том, что семья Романовых в городе.
Известны показания разводящего караулов ДОНа Якимова следствию. Он сообщал, что комендант Юровский 13 июля велел позвать священника (любого из бывавших ранее) для службы в воскресенье 14 июля. Якимов позвал о. Меледина – тот жил поближе. Рано утром в воскресенье Юровский поменял свое решение и велел о. Меледина «отменить», позвать о. Сторожева. Так и было сделано. «Что это означало, что не захотел Юровский Меледина, а пожелал Сторожева, не знаю», говорил Якимов.
Можно дать такое объяснение поведению коменданта расстрельного дома. Большевики, замыслив убийство Царской семьи, пытались показать содеянное в пристойном виде. Известно, например, что первое время после убийства распространялась версия, что расстрелян только Царь.
Юровский хотел показать общественности, что отношение к узникам со стороны власти (т.е. его, Юровского) вполне цивилизованное. Был у него при этом и личный интерес. Он знал, что скоро предстоит эвакуироваться, а в городе останется его мать, а также фотоателье, собственником которого являлся комендант ДОНа. Известно письмо Юровского к приятелю-врачу, в котором он просил позаботиться о них. Приличный имидж увеличивал шансы сохранить и жизнь матери, и имущество, после захвата города колчаковцами.
Священник Сторожев — лидер городского духовенства, интеллектуал с большим кругом знакомств. Юровский встречал о. Иоанна в Комитете общественной безопасности, слышал его речи, имел о нём представление. Сторожев тогда его мог и не запомнить – людей с семитской внешностью в КОБе было много. А священников только трое. После скандала с епископом Серафимом они были в центре внимания.
И Юровскому эта PR-акция удалась. Сторожев говорит о нем уже после того, как злодеяние вскрылось: «Юровский держал себя безо всякого вызова и вообще был корректен с нами». Комендант охотно говорил со священником на медицинские темы. Предлагал услуги: «Надо окно закрыть, чтобы не продуло». Сторожев: «Я поблагодарил, сказав, что все равно сейчас пойду на улицу». Юровский: «Можете переждать». Неожиданно Юровский продемонстрировал свою толерантность, если не более: «Ну вот, помолились и от сердца отлегло». Сторожев: «Сказаны были эти слова с такой, мне показалось, серьезностью, что я как-то растерялся от неожиданности и ответил: “Знаете, кто верит в Бога, тот действительно получает в молитве укрепление сил».
Юровский, продолжая быть серьезным, сказал мне: «Я никогда не отрицал влияния религии и говорю это совершенно откровенно». Тогда и я, поддавшись той искренности, которая послышалась мне в его словах, сказал: «Я вам тоже откровенно отвечу — я очень рад, что вы здесь разрешаете молиться». Юровский на это довольно резко спросил: «А где же мы это запрещаем?». /…/ На прощание Юровский подал мне руку, и мы расстались».
И комендант не ошибся. Протоиерей Сторожев передавал информацию об увиденном, в частности — епископу Григорию. И в памяти Преосвященного образ Юровского отложился ещё более выгодно.
«После окончания богослужения о. Сторожев попросил у Юровского разрешения отдохнуть в его комнате. Тот позволил и был довольно любезен с о. Сторожевым: предлагал ему курить. И он, Юровский, когда они с о. Сторожевым были в его комнате после богослужения, перекрестился (он крещеный еврей) и сказал: «Ну, слава Богу, сердце на месте стало»[89].
6
Теперь собственно о богослужении семье Императора.
Богослужения для них не эстетическое наслаждение (не только оно), но духовное, молитвенное общение с Горним миром.
Это почувствовал о. Иоанн, поразился этому и отразил это в таком, казалось бы, неподходящем акте, как протокол допроса.
« Едва мы запели, как я услышал, что стоявшие позади нас члены семьи Романовых опустились на колени, и здесь вдруг ясно ощутил я то высокое духовное утешение, которое дает разделенная молитва.
Еще в большей степени дано было пережить это, когда в конце богослужения
я прочел молитву к Богоматери, где в высоко поэтических, трогательных словах
выражается мольба страждущего человека поддержать его среди скорбей, дать ему
силы достойно нести ниспосланный от Бога крест».
Для Сторожева было два образа Царских. Первый, это тот, который он штамповано, не проникаясь душой, славословил много лет: « Боговенчанный Род Царей Наших», «Державные Цари Наши», «Благочестивейший Наш Государь Император», «Державный вождь».
Второй образ сложился под воздействием масс-медиа: Распутин, царица-немка, материальная роскошь…
Теперь отцу Иоанну открылся облик подлинный – духовный и внешний.
«Никаких драгоценных украшений на Александре Федоровне, а равно и дочерях, я не заметил. Обращал внимание высокий рост Александры Федоровны, манера держаться, манера, которую нельзя иначе назвать, как „величественной”. Она сидела в кресле, но вставала (бодро и твердо) каждый раз, когда мы входили, уходили, а равно и когда по ходу богослужения я преподавал „Мир всем” , читал Евангелие или мы пели наиболее важные молитвословия».
«Николай Александрович произвел на меня впечатление своей твердой походкой, своим спокойствием и особенно своей манерой пристально и твердо смотреть в глаза».
«Исключительная — я прямо скажу — почтительность к носимому мною священному сану, с которой отдавали каждый раз поклон все члены семьи Романовых в ответ на мое молчаливое им приветствие при входе в зал и затем по окончании богослужения».
Свое состояние во время посещений узников о. Иоанн Сторожев определяет следующим образом: «Пользуюсь моментом, чтобы сделать общее замечание по поводу моих показаний. Исключительные условия, при которых мне приходилось воспринимать всё в эти посещения дома Ипатьева, а с другой стороны, совершенно исключительные внутренние переживания за время нахождения там — естественно препятствовали мне быть только спокойным наблюдателем, со всею правильностью оценивающим и точно запоминающим все наблюдаемые явления и лица»[90].
Что чувствовал о. Иоанн[91], уходя из «дома особого назначения»? Не то ли чувствовал евангельский Петр, когда третий раз пропел петух? «И выйдя вон, плакал горько».
Серафим Сторожев писал: «Что произошло в доме Ипатьева, я не знал, а отец не вдавался в подробности, так как воспоминания причиняли ему душевную боль…»[92].
Духовные терзания священника, наверное, усилились, когда стало известно об убийстве узников, в том числе и детей.
Георгий Адамович, писал к 17 июля 1968 года, — к пятидесятилетию злодейской ночи: «Их убийство предстает именно как всенародный грех, а не как дело отдельных преступников». Ощущали этот грех в себе и переживали его — самые совестливые…
7
Силой обстоятельств, свидетельства о сакральной стороне жизни страстотерпцев в заточении, кроме их самих, оставили люди разных слоев общества и разных убеждений. Здесь и верные слуги, и стражники, комиссар Панкратов (вчерашний каторжник, судимый за убийство), священник либеральных взглядов. Все они подчеркивали искреннюю религиозность семьи, нелицемерную молитвенность. Священник Сторожев пишет и о силе их молитвы, которую он почувствовал, поразился ей.
Проявление духовного богатства семьи это и христианская любовь к ближним, многие из которых этой любви не заслуживали. Кротко и смиренно переносили узники оскорбления, обиду, измену.
Священники, о которых здесь говорилось, разделяли с узниками молитву, чем утешали их. Для некоторых служение семье стало строчкой приговора. Думаю, их имена мы должны поминать особо.
Автор благодарит за представленные фото историка Капкова К. Г. и внука отца И. Сторожева Перхурова А. М.
[1] ГА РФ. Ф. 1779. On. 2. Д. 1. Ч. 1. Л. 15
[2] Жильяр П. Император Николай II и его семья. Петергоф, сентябрь 1915 —Екатеринбург, май 1918 г. Вена, 1921. С. 171
[3] Александра Фёдоровна (императрица). Последние дневники императрицы Александры Фёдоровны Романовой : Февр. 1917 г. – 16 июля 1918 г. / Сост., ред., предисл., введ. и коммент. В. А. Козлова и В. М. Хрусталева. – Новосибирск : Сиб. хронограф, 1999.с.44.
[4] Жильяр П. Указ. соч. С. 171
[5] Афанасий Иванович Беляев (*15.02.1845 С-Петербург. губ.+21.10.1921 Петроград. губ). Митрофорный протоиерей. Родился в семье священника. Окончил С-Петербург. ДС в 1865 г. Рукоположен во священника 1868 г. С 1916 г настоятель Федоровского Государева собора Царского села, гарнизонный священник Царского Села, с 8 мая 1917 г — благочинный военных церквей Царского Села и Павловска. Умер своей смертью. Погребён на кладбище в селе Московская Славянка
[6] Александр Петрович Васильев (6 [18] сентября 1868 — 5 сентября 1918) — протоиерей, духовник царской семьи. Родился в крестьянской семье в Смоленской губернии. В 1892 года рукоположен во священника. В 1893 окончил Санкт-Петербургскую Духовную Академию кандидатом богословия. Служил 18 лет настоятелем храма Крестовоздвиженской общины сестёр милосердия. С 1910 преподавал Закон Божий царским детям. С 1913 протоиерей, первый настоятель Феодоровского Государева Собора в Царском Селе. В 1914 назначен пресвитером Собора Спаса Нерукотворного Образа в Зимнем дворце, стал духовником царской семьи. После отречения Государя семье не служил и с ней не встречался. В 1918 году был назначен настоятелем храма святой великомученицы Екатерины в Екатерингофе. Был арестован 29 августа 1918 года в Петрограде и расстрелян, как заложник, 5 сентября.
[7] Подробней Капков К.Г. Царский выбор: Духовный мир Императора Николая II и его Семьи. Последние священники при Царе. Вольная жертва. К 100-летию великомученического подвига Царственных страстотерпцев. Село Белянка; М.; Ташкент; Вятка: «Летопись», «Буквица», 2016. сс. 264-266.
[8] ГА РФ. Ф. 601. Oп. 1. Д. 2077. Л. 1-1 об.,2.
[9] ГА РФ. Ф. 601. On. 1. Д. 2077. Л. 2 об.
[10] Цитируется по «Александра Фёдоровна (императрица). Последние дневники императрицы Александры Фёдоровны Романовой» Указ. соч. С.64.
[11] ГА РФ. Ф. 601. Oп. 1. Д. 2077. Л. 26 об., 27-27 об.
[12] Цитируется по «Александра Фёдоровна (императрица). Последние дневники императрицы Александры Фёдоровны Романовой» Указ. соч. С.76
[13] Там же, с. 79.
[14]Панкратов В. С. С царем в Тобольске;-Слово, 1990
[15] В январе 1912 года епископ Гермоген был уволен от присутствия в Синоде и отправлен на покой решением Синода, утвержденным Государем Императором. Причиной этого были его активные выступления против обсуждавшихся в Синоде проектов введения в Русской Церкви чина диаконисс и богослужебного чина отпевания инославных, а также действия по отстранению Распутина от Двора. На Тобольскую кафедру он был возведен 8 марта 1917 г, сменив «распутинского» ставленника архиепископа Варнаву.
[16] Внутренние известия. Семья Романовых в Тобольске. (Корреспонденция «Нового Времени»). // Новое Время. Пг., 1917. №14874, 17 (30) сентября, с. 5.
[17] Панкратов В. С. Указ. соч. С. 35-36.
[18] Там же.
[19] Письма царской семьи из заточения/ Сост. Е. Е. Алферьев. Джорданвиль, 1974 С. 119-120.
[20] Список церквей Тобольской епархии, с обозначением состоящих при них священно-церковно-служителей, составленный 28 декабря 1890 года // Тобольские епархиальные ведомости (далее – ТЕВ). 1891. № 5/6, отд. офиц. С. 59–61.
[21] Тобольский епархиальный календарь, изданный по распоряжению Тобольского епархиального начальства на 1895 г:- Тобольск, Типография Тобольского Епархиального Братства
[22] Тобольский епархиальный адрес-календарь на 1897 г:-Тобольск, Типография Епархиального братства,1897
[23] Тобольские епархиальные ведомости (далее – ТЕВ) № 13, 1 июля 1885 г, отдел неофициальный С.312.
[24] ТЕВ. 1918 №6.Отд неоф. С.62.
[25]Подробней Капков К.Г. Указ. соч. С. 320-325.
[26] Понкратов В. Указ.соч.
[27] Цитируется по «Александра Фёдоровна (императрица). Последние дневники императрицы Александры Фёдоровны Романовой» Указ. соч. С.127.
[28]Капков К.Г. Указ. соч. С. 325.
[29] Александра Фёдоровна (императрица). Последние дневники императрицы Александры Фёдоровны Романовой» Указ. соч. С.112.
[30] Священник Алексей Васильев служил в Благовещенском соборе до закрытия храма в 1929 г. После этого он с женой уезжает в Омск, где проживал его сын Александр. В поезде на ст. Тара о. Алексей скончался от передозировки морфия (очевидно, страдал тяжелым заболеванием). Годом смерти считается 1930 г.
[31] ГАСО Ф.6 оп.9.д.767. л.58.
[32] Екатеринбургские епархиальные ведомости (далее – ЕЕВ). 1889. № 29 оф. отд.; ЕЕВ 1888. № 30 оф. отд.C.695; ЕЕВ 1891. № 28-29 оф. отд.; ТЕВ. 1897.№ 15. оф. отд.
[33] Капков К.Г. Указ. соч. С. 344.
[34] О постановлениях Всероссийского съезда православного духовенства и мирян//ТЕВ. 1917. № 25. Оф. отд.
[35] Капков К.Г. Указ. соч. С. 345.
[36] ТЕВ. 1917. № 28, отд. оф
[37] Тобольские епархиальные ведомости, № 37, 1917 г, отд. оф.
[38] Жильяр П. Указ. соч. С. 191-192.
[39] Цитир. по Капков К.Г. Указ. соч. С.348-349.
[40] Цитир. по «Александра Фёдоровна (императрица). Последние дневники императрицы Александры Фёдоровны Романовой» Указ. соч. С.166.
[41] После занятия Тобольска войсками Сибирской армии, о. Хлынов участвует в похоронах убиенного епископа Гермогена, говорит речь на его похоронах, возглавляет комиссию по увековечиванию памяти владыки. При отступлении белой армии из Тобольска эвакуируется в Сибирь. После 1920 г возвращается в город и служит настоятелем Кафедрального собора, придерживается тихоновской ориентации. В 1923 г арестовывается за «антисоветскую деятельность». В 1923 или 1924 г помещен в Соловецкий лагерь особого назначения. Не позднее 1929 г возвращается в Тобольск. В 1932 г привлекается по делу епископа Иринарха и других, как обвиняемый в деятельности антисоветской организации. В обвинительном заключении указано, что о. Хлынов «выполнял роль связиста между Николаем и еп. Гермогеном, подготовлявшим побег Николая за границу». Был приговорен к заключению в концлагерь сроком на 5 лет. 10 августа 1932 г он умер в Среднеазиатском лагере ОГПУ, город Ташкент.
[42] ГА РФ. Ф. 673. Oп. 1. Д. 78. Л. 1-1 об.
[43] Цитир. по «Александра Фёдоровна (императрица). Последние дневники императрицы Александры Фёдоровны Романовой» Указ. соч. С.203.
[44] Письмо преосвященного//Известия Екатеринбургской церкви.1918 . 15(28) августа – 1(14) сентября, № 15 cc.288-289.
[45] Аничков В.П. Екатеринбург — Владивосток (1917-1922): Русский путь; 1998.
[46] Здесь даты но новому стилю.
[47] Странным (мистическим?) образом священники Семьи периода ее заточения были связаны с храмами святой великомученицы Екатерины. 25 лет, до 1916 г, прослужил о. Афанасий Иванович Беляев в Екатерининском соборе Царского Села. В Тобольской Благовещенской церкви один из приделов был Екатерининским, в нем, суда по всему, и совершались службы для Романовых священниками Васильевым и Хлыновым. Священник Хлынов Владимир был крещен в Екатерининском соборе Екатеринбурга в 1875 г, принял здесь первое причастие и произнес первую исповедь — его отец служил в соборе до 1883 года. Протоиерей Сторожев, иерей Меледин и дьякон Буймиров – штатное духовенство Екатерининского собора.
[48] Пермский епархиальный адрес-календарь на 1882 год//сост. Н.Топорков: Пермь, 1882.
[49] Справочная книга всех окончивших курс Пермской духовной семинарии//изд. свящ. Якова Шестакова:- Пермь, Типография Н-ков Каменского, 1900.
[50] ГАСО ф.6 оп.13 д.78 л.8об-9 – МК градо-Екатеринбургского Екатерининского собора за 1907 год).
[51] ЕЕВ за 1899 год, с.445, от 16 сентября №18.
[52] ЕЕВ за 1900 год, с. 547, от 16 ноября № 22.
[53] ГАСО ф.6 оп.13 д.20 л.5об-6 – МК градо-Екатеринбургского Екатерининского собора за 1901 год.
[54] ГАСО ф.6 оп.13 д.20 л.163об-164 – МК градо-Екатеринбургского Екатерининского собора за 1901 год.
[55] ГАСО ф.6 оп.13 д.28 л.2об-3 – МК градо-Екатеринбургского Екатерининского собора за 1902 год.
[56]ГАСО ф.6 оп.13 д.34 л.43об-44 – МК градо-Екатеринбургского Екатерининского собора за 1903 год.
[57] ГАСО ф.6 оп.13 д.78 л.8об-9 – МК градо-Екатеринбургского Екатерининского собора за 1907 год.
[58] ЕЕВ за 1908 год, т.2, с.391, от 22 августа №32;ЕЕВ за 1910 год, т.2, с.544, от 22 августа №32.
[59] Капков К.Г. Указ. соч. С.402.
[60] ГАШ И-206 оп.1 д.34 л.26-27 – Циркулярные указания из ЕДК причту Колчеданской Покровской церкви за 1903-1904 года.
[61] ИЕЦ.1917 от 8 июня. №10. С.3.
[62] ИЕЦ. 1918 от 1-15 августа. № 14. С.259-260.
[63] В 1920 г о. Меледин назначен председателем Епископского совета Екатеринбургской епархии, по состоянию на 1922 г – член Епархиального совета, протоиерей. До 1924 г служит в Екатерининском соборе, с 1925 – в Крестовоздвиженском. Придерживался сергиевской ориентации. В 1932 г арестован за «антисоветскую деятельность». Приговор: запрет на проживание в 12 пунктах Уральской области сроком на 3 года. В церкви после приговора не служил. В 1935 г переехал в Ленинград, где нелегально проживал у дочери до смерти, последовавшей 5 марта 1940 г.
[64]ГААОСО Ф.Р-1.Оп.2.Д.36640. Л.47 об.
[65]Адрес-календарь Нижегородской губернии на 1873 год:- Н-Н, Нижегородская Губернская Типография, 1873; Адрес-календарь Нижегородской губернии на 1875 год:- Н-Н, Нижегородская Губернская Типография, 1875; Памятная книжка Нижегородской губернии на 1855 год;-Н-Н, Типография Губернского Правления, 1855.
[66] Статистическое описание церквей города Арзамаса, составленное в 1849 году протоиереем И.Сахаровым. Нижегородские Губернские Ведомости № 24, 15 июня 1888 г.
[67] Панкратов Вячеслав.«Во Свет вошёл он…» К 135-летию со дня рождения И. В. Сторожева http://arzvesti.ru/2012-02-13-12-11-24/item/782-%D0%B2%D0%BE-%D1%81%D0%B2%D0%B5%D1%82%D0%B2%D0%BE%D1%88%D1%91%D0%BB-%D0%BE%D0%BD;
[68] Воспоминания младшего сына отца Иоанна Сторожева //Почта:- Московский журнал №4, апрель 1999;
[69] Записка о службе протоиерея Иоанна Сторожева.Копия. Заверена Директором Харбинского коммерческого училища. 1924 г. Личный архив Перхурова А.М.
[70] http://gorkiy.lit-info.ru/gorkiy/pisma/pismo-111.htm;
[71] Перов А.И. Хроника жизни одной русской семьи в ХХ веке// Балтика № 2 2006 г;
[72] Там же.
[73] Адрес календарь и справочная книжка Пермской губернии 1910 год:- Пермь, Типо-Литография Губернского Правления, 1910.
[74] Адрес календарь и справочная книжка Пермской губернии на 1911 год:- Пермь, Типо-Литография Губернского Правления, 1911.
[75] Адрес календарь и справочная книжка Пермской губернии на 1912 год:- Пермь, Типо-Литография Губернского Правления, 1912.
[76] Екатеринбургские епархиальные ведомости (ЕЕВ) 1912№35;
[77] ЕЕВ 1912№38;
[78] ЕЕВ. 1912 от 7 октября. № 41.
[79] ЕЕВ. 1913 от 8 сентября. № 36
[80] Записка о службе…Указ. док
[81] Там же.
[82]Сторожев Иоанн, священник. К Верхотурским торжествам. ЕЕВ 1914№18 стр. 389-391;
[83] ЕЕВ 1917 №1-2 оф;
[84]ЕЕВ 1917 № 9 но;
[85] Тарантин Николай, священник. История храма Во Имя Всех Святых на Михайловском кладбище г. Екатеринбурга:- Екатеринбург, 2006
[86] ЕЕВ 1917 № 12 но 19 марта;
[87] Мурзин Александр. Екатеринбург 1918 г.: Сначала будущие цареубийцы убили брата Ленина. А потом царя… Литературно-краеведческий альманах «Уральская старина». Выпуск № 5, 2003 г. ;
[88] Буткин Н., протоиерей. Роман «Виноградари. Ч.1. Сеятели»//Вестник Екатеринбургской духовной семинарии.Выпуск 2(8)2014 С.353
[89] Гибель Царской семьи. Материалы следствия по делу об убийстве Царской семьи (Август 1918 — февраль 1920) //Составитель Николай Росс:- Роssеѵ-Ѵегlаg, V. G оrасhек КG , 1987 Документ№225
[90] Гибель Царской семьи. Материалы следствия по делу об убийстве Царской семьи (Август 1918 — февраль 1920) //Составитель Николай Росс:- Роssеѵ-Ѵегlаg, V. G оrасhек КG , 1987. Документ№60.
[91] После освобождения Екатеринбурга чешско-сибирской армией о. Сторожев приветствовал ее на Кафедральной площади от имени горожан. В августе 1918 г перешел на службу по военному ведомству, где проходил должности благочинного 7-й Уральской дивизии Горных стрелков и священника дивизионного лазарета (по январь 1919 г), благочинного 3-го Уральского корпуса Горных стрелков (по июнь 1919 г), священника Екатеринбургской инструкторской школы (по ноябрь 1919 г) и и.д. священника Военной Академии Генштаба (по март 1920 г). В марте 1920 г определен законоучителем Харбинских начальных железнодорожных школ КВЖД, с сентября законоучителем Харбинского коммерческого училища. С 10 сентября 1920 г – настоятель Св. Cофийской церкви Харбина. С 1923 г настоятель Св. Алексиевского храма Коммерческих училищ. С 1925 г – настоятель Алексиевской церкви га Зеленом базаре. Cкончался в ночь на 5 февраля 1927 года — от повторного кровоизлияния в мозг. Есть основания полагать, что в Манчжурии он стал придерживаться монархических взглядов. Его вдова Мария Дмитриевна в анкете БРЭМ в 1940 г свои убеждения определяла, как монархические.
[92]Воспоминания младшего сына отца Иоанна Сторожева //Почта:- Московский журнал №4, апрель 1999.
